Дом на Дворцовой - Владимир Антонов

«Речники, гады безмозглые, уроды! Ну надо же – умудрились где-то поймать пробоину в корпусе, суки полусухопутные… На реке она себя не проявила, потому что нет волны. Это понятно… В заливе же встречная волна начала заполнять пространство в трюме. Нос, конечно, зарылся в воду. Вода почти ледяная…, а мы действительно тонем!..».

На согласования времени не было, счёт шёл на секунды. Николай Михайлович принял единственно правильное решение:

– Лево руля. Стоп машина! Полный назад!

Через некоторое время, которое показалось экипажу вечностью, танкер напоролся на прибрежные камни и застрял, задрав корму вверх. Капитан спас и себя, и корабль!

Пока работала комиссия и шло расследование, чтобы определить, на кого свалить вину за дырку в корпусе, Николай Михайлович слёг от непонятной болезни. Видимо, сказалось перенапряжение той ночи. Непонятная болезнь после непродолжительного обследования превратилась в раковую опухоль. Опухоль удалили, но врачи Марину не обнадёжили. На все её вопросы отвечали уклончиво. В конце концов врач-хирург, который делал операцию, сказал, что возможны варианты с продолжением не в лучшую сторону…

Марина разнервничалась. Потом не на шутку испугалась и поехала к известному колдуну в посёлок Шахматово, что находится в Псковской области. Добиралась долго. Сначала на поезде, потом на автобусе, а оставшиеся пять километров шла пешком. Попасть к колдуну сразу не удалось. Он находился в запое и не принимал. Вокруг его дома люди, нуждающиеся в помощи, ставили палатки и жили в них по несколько дней. Через три дня он, наконец-то, устал пьянствовать и из запоя вышел. Ещё через день он принял, выслушал Марину и посоветовал, что надо делать. Но сначала напугал! Огромного роста с большой косматой головой он остановил её у самых дверей, как только она вошла в избу, громким окриком:

«Стой, женщина! Дальше не иди. Ты ведь не про себя спрашивать пришла?.. Вижу, что не про себя. Ты фотокарточку принесла? Давай сюда… Нет! – не подходи. Положи фотку на стол и отойди подальше… От тебя от самой болезнь исходит, плохая болезнь». Дрожащей рукой Марина протянула старую фотографию Коли, где он был в военной форме незадолго до увольнения. Колдун, которого все называли дедом, впился в нее взглядом… На самом деле дед по возрасту дедом не был. Ему от силы было лет пятьдесят. Так его называли, видимо, из уважения. Оторвав взгляд от фотографии, колдун протянул руку к полке заставленной книгами, взял одну – ту, что в чёрном кожаном переплёте, – и пролистал несколько страниц пока не нашёл нужную. В течение трёх, а может быть и пяти минут, он что-то вычитывал из книги, при этом шевеля губами, как это делают дети, ещё не до конца научившиеся складывать из букв слова. Потом оторвал взор от книги, закрыл её и поставил обратно на полку:

«Не умрёт он. Ты его уже спасла… Правильно сделала, что приехала. Ты бумагу принесла? А то у меня нет – на всех не напасёшься. Записывай…» – и продиктовал рецепт приготовления особого лекарства, представляющего из себя спиртовую настойку на косточках зрелой сливы. В настойку надо было добавить в точной пропорции порошок, который он вручил Марине перед тем, как она покинула «приёмную» колдуна. У самого порога он ещё раз её окликнул:

«Сделаешь, как сказал, всё будет хорошо. Фотокарточку положишь ему под подушку, и пусть там всё время и лежит, пока не поймёшь, что уже не нужно… Со своей болезнью ко мне не приезжай и советов не проси. Сама справишься – сильная ты. Таких мало. Теперь ступай…».

А Николай Михайлович, тем временем, уехал жить в деревню и больше в город не возвращался. В нём вдруг проснулся новгородский крестьянин. Он с удовольствием занимался огородом и другими делами деревенского жителя. В день военно-морского флота одевал свой мундир капитана первого ранга и шёл на берег озера. Озеро у Николая Михайловича ассоциировалось с морем. Он мог часами простаивать на его берегу, глядя вдаль, как будто нёс вахту на мостике. Если в этот день приезжали бывшие сослуживцы, то они шли на озеро вместе. Там и отмечали свой праздник. Прожил он ещё очень долго…

Заокеанские враги не дремали. Они убедили романтика отпустить евреев на все четыре стороны и убрать стенку вокруг Берлина. Тот согласился и тем самым вывел свою страну из состояния холодной войны с Западом. Вместе с евреями в поисках лучшей жизни из страны стали уезжать немцы, финны, корейцы… и ингерманландцы. Их отпускали. Мечта Юры о Финляндии, по дороге в которую много лет назад его дважды ловили и возвращали назад, наконец, стала реальностью. Его жена Нина была ингерманландкой, а значит, могла уехать вместе с мужем. Документы оформляли долго. В конце концов, все формальности были преодолены. До отъезда оставалось совсем немного, но и третья попытка попасть в соседнюю страну Юре Козлову не удалась. Нина внезапно умерла от сердечного приступа, переволновавшись в предверии больших перемен в их жизни. Никогда до этого сердце у неё не болело, а тут… А без неё уехать было невозможно, потому что это Нина была ингерманланкой, а не он…

Засобирался и Володя. Его союз с Верочкой давно распался. Отношения с новой женой Ирой зашли в тупик. Их брак до времени спасала только маленькая дочка Лиза. Бросив работу ещё в начале восьмидесятых, Володя перепробовал множество занятий: частный спортивный клуб, пошивочный цех и, наконец, многопрофильный кооператив, который чем только не занимался. Заработав денег, один из его партнёров вслед за своими родственниками уехал в Израиль. Второй предложил «свалить» в Америку. Сам Володя подумывал о Венгрии, где жила его двоюродная сестра Татьяна. Съездив на недельку в Будапешт, слава Богу, теперь не надо было добиваться разрешений от всяких райкомов и парткомов, он сделал вывод, что Венгрия ему не подходит. Язык необычный и достаточно сложный. И отношение к русским однозначно понятное. Не любили венгры наших. Особенно те, которые помнили 56-й год! Оставалась Америка! Там Володя, в конце концов, и оказался.

Игорёша, брат Володи, давно вырос. Закончил торговый институт и сходил на год в армию. После чего устроился на хорошую работу в диетторговский гастроном на Невском проспекте. Там он многому научился и приобрёл контакты. Вслед за братом в начале девяностых он уехал в Нью-Йорк, где поселился в густо заселённом рускими эмигрантами Бруклине. Почти сразу Игорь затосковал. Его потянуло домой к маме, но почему-то и уезжать не хотелось. Оказалось, что Бруклин затягивает. Какие рестораны! Какие магазины! Одной колбасы столько… По сравнению с его гастрономом на Невском – как небо и земля. Потом появились новые друзья…

Когда Марине было тридцать, ей казалось, что в сорок наступит старость, и жизнь на этом закончится… Оказалось, что в сорок она не наступает, но приходит время поздней молодости. А вот зрелость точно наступает в пятьдесят. Хотя зрелость – это все равно не старость. Поэтому своему внуку называть себя бабушкой она не разрешала:

– Феденька, зови меня Марина Григорьевна или тётя Марина. Так мне больше нравится. А я тебе за это мороженое…

Федя путался, забывал, но всё равно старался угодить бабушке, которая так не хотела ею быть. Однажды, когда она повела Федю в зоопарк, тот испугался дикой козы и в испуге закричал: