Тайны "Монастырского приюта" - Александр Трапезников

– Тихо! – прокричал Макс. Опять наступила тишина. Теперь всем было крайне любопытно, что же последует за этим.

– Я сказал, что преступлений не было, но с одной оговоркой, – произнес Куруладзе. – Почти. По крайней мере, не было намеренных убийств. Итак, пойдем по порядку. Смерть Матвея Матвеевича. В его крови был обнаружен яд земляной жабы – буфотоксин. Сохранять его можно только в специальных капсулах, это очень непростой процесс. Но кто вам сказал, что старик был именно отравлен? Наши полицейские медэксперты сообщили мне, что этот яд очень близок по своей структуре к кроталотоксину, способному убивать в дозе тридцать пять миллиграммов. А я ведь сам бывший учитель биологии и знаю, что именно такую дозу выделяет гремучая змея при укусе. И если земляные жабы на людей не нападают, то гремучие змеи – увы! – в наших горах водятся. И на человека, особенно неосторожного в горах, могут напасть. Несчастный старик пал жертвой именно такого покушения, или, сказать точнее, покусания. К тому же он был почти слепой, ходил без очков и вполне мог сам спровоцировать змею, приняв ее за какую-нибудь палку. С этим все ясно.

Поскольку все молчали и были буквально убиты такой логикой, комиссар продолжил свой монолог.

– Следующая смерть – господина Комамберова. Я выяснил, что полгода назад у подножия горы проходили соревнования лучников и стрелков из арбалета. Международные состязания. Вполне вероятно, что какая-то часть стрел, выпущенных в «молоко», были унесены воздушными потоками в различных направлениях. Какие-то из них были заброшены очень далеко, в ущелье. Теперь следите за моей мыслью. Одна стрела застряла между камней, торцом вниз, острием – вверх. В таком состоянии она находилась несколько месяцев, поджидая своего рокового часа. Комамберов, безусловно, оступился на тропинке, поскольку не держался за страховочный трос. Он полетел вниз и напоролся горлом именно на эту стрелу. Так или иначе, старик непременно разбился, но обломок стрелы создал видимость эффекта убийства из арбалета. Вот и все. А его жена на следующий день покончила с собой от горя. Тут двух мнений быть просто не может.

– Браво! – в полной тишине произнес Прозоров. Комиссар снисходительно улыбнулся, вынув изо рта трубку.

– Поздравления потом, – сказал он. – Труднее всего мне пришлось с загадкой исчезновения и гибели – а это уже несомненно – братьев Афониных. Но недаром я изучал специальную литературу. Вот, к примеру, в одном маленьком итальянском городке есть дорога, ведущая в горы, но, если положить на асфальт бутылку, она сама покатится вверх. Это зафиксировано видеокамерой. В чем тут дело? Обман зрения. Искривление грунта, а также крупные залежи магнитной руды. Что-то в этом роде.

– Или миражи в пустыне, – подал голос Багрянородский.

– Именно, – кивнул комиссар. – То, что происходит за десятки километров, кажется совсем рядом. Братья Афонины действительно отправились в горы на прогулку, но без альпинистского снаряжения. Они им пренебрегли, мы позднее обнаружили его в мусорном баке. Что же случилось? Афонины заблудились в скалах, полезли на опасную тропу и сорвались. Сначала один, потом другой. Тел мы, разумеется, не нашли и не могли найти. Потому что искали не там! Под кабиной фуникулера, у смотровой площадки. А ведь то, что вы все видели – падение из кабины, – был мираж, передача иллюзорного изображения на расстоянии. И свои собственные крики ужаса вы приняли за животный крик одного из Афониных.

– Ну и ну! – тихо произнес Сивере, еле сдерживая смех. Но комиссара уже невозможно было остановить.

– Идем дальше, – воодушевленно продолжал он, размахивая трубкой и вышагивая по залу. – Последняя смерть двух несчастных молодых людей. Да, их застрелили из помпового ружья. В городе, как вы знаете, сейчас происходят некоторые волнения. В окрестностях и в горах бродят вооруженные банды. Есть там и совершенно не подконтрольные никому боевики, есть и одиночки-абреки. Вот почему я распорядился выставить в «Монастырском приюте» охрану. Вазген и Мушни будут пока сторожить ваш покой. Мы никому больше не позволим доставлять неприятности нашим дорогим гостям и туристам. Но в тот роковой день, когда часть постояльцев принимала сауну, на территорию гостиницы проник один из абреков. Очевидно, он был в сильно отмороженном состоянии: горы все-таки. Поэтому те, кто был в сауне, и приняли его лицо за морду пингвина. Я почти уверен, что он не хотел никого убивать.

К чему? Он искал приют, тепла и ласки. Но… ежедневное напряжение, стрессы, холод, палец постоянно на спусковом крючке… Короче, ружье неожиданно выстрелило…

– Два раза, – коварно подсказал Прозоров.

– Да, два раза! – невозмутимо ответил Куруладзе, поглядев на него. – Бывает и больше – от страха. Роковая случайность – нелепая смерть, больше ничего. В испуге от содеянного террорист бежит. Но сейчас его ищут и обязательно изловят. Вот, собственно, и все. Мы его, разумеется, накажем по всей строгости, но я хочу сейчас сказать главное. Преступников и убийц среди вас нет! Отныне вы можете спать спокойно. Смертей больше не будет. Это вам я говорю – Григор Куруладзе.

– Гениально! – вновь произнес Прозоров и первым захлопал в ладоши. Его поддержали сначала неуверенно, а затем все громче и громче. Вскоре аплодисменты перешли в бурные овации.

– Клинический идиот! – шепнул Багрянородский на ухо Александру Юрьевичу. – Лучше бы он биологией в школе занимался.

Сивере лишь молча закатил глаза.

Постояльцы разошлись, в библиотеке задержался лишь Сивере, чтобы еще раз бегло просмотреть книжку Семена Горельского. А когда он кончил читать и пошел к выходу, кто-то за дверью ухватил его за рукав и потянув в боковую галерею. Конечно же, это был Гела, прикладывающий палец к губам и старательно мычавший.

«А может быть, у него не болезнь Литли, а просто вырван язык? В наказание?» – подумал вдруг Александр Юрьевич, послушно идя следом. Он уже начинал привыкать к сюрпризам от Гелы и ничего худого от него не ждал. Очевидно, дурачок действительно привязался к нему, выделив Сиверса из числа других обитателей «Монастырского приюта». Возможно, дело было в Терезе, поскольку племянник сердцем чувствовал ее особое отношение к историку.

Так или иначе, но Сивере шел за Гелой по каким-то полутемным переходам, пока они не выбрались в левый придел, где находились жилые кельи. Александр Юрьевич уже хорошо изучил, кто занимал эти номера. Дембовичи (теперь одна Оленька), Багрянородский, Прозоров, князь Романов и последним был Абарбанель.

– Зачем ты меня сюда привел? – спросил Сивере. – Хочешь, чтобы я кого-то вызвал?

Но племянник остановился перед самой первой дверью, той, которая была всего вполовину человеческого роста и не имела ни замочной скважины, ни ручки. Еще в первый день Сивере обратил внимание на эту загадочную дверь, над которой был выгравирован родовой герб Прошянов: мифическое лицо (если не сказать – морда), держащая в зубах кольцо с прикованными львами и терзаемой в когтях орла овечкой.

Весьма символичный герб, где расшифровывались человеческие качества – властолюбие, основанное на страхе, мужество львов и их же унижение, кротость и боль, воспарение и одиночество. Впрочем, трактовать герб можно было по-всякому. Но Сивере предпочитал первые ощущения, складывающиеся при взгляде на эту сложную геральдическую конструкцию. Но оказалось, что она имела и еще одно значение!