Возроди меня - Тахира Мафи

– Заходи, – командую я.

Уорнер упорно не глядит на меня.

– Аарон…

– Ты не в себе, – говорит он.

– Со мной все отлично!

– Любимая, пожалуйста, ты только что выпила свой вес в пересчете на виски…

– Я только хочу прикоснуться к тебе!

Наконец он поворачивается ко мне. Его взгляд медленно проходится вверх-вниз по моему телу, и я вижу, чувствую, как внутри него что-то ломается. На лице Уорнера проступает боль и беззащитность. Справившись с комком в горле, он делает шаг ко мне, пар наполняет ванную комнату, горячие струи ломаются о мои обнаженные бедра, губы Уорнера приоткрываются, он тянется вперед, я говорю, что он может зайти в кабинку, когда вместо этого он закрывает дверцу и говорит:

– Жду тебя в гостиной, любимая.

Джульетта спит.

Она вышла из душа, забралась мне на колени и тут же заснула, прильнув щекой к моей шее, бормоча то, о чем, уверен, она пожалеет утром. Мне понадобилось все до капли самообладание, чтобы оторвать от себя ее теплое, мягкое тело, но каким-то образом мне это удалось. Я уложил ее в кровать и ушел – боль от расставания весьма походила на мои представления о сдирании кожи. Джульетта умоляла меня остаться, а я сделал вид, что не слышу. Она сказала, что любит меня, а я не смог заставить себя ответить.

Она заплакала и продолжала плакать во сне.

Но я не верю, что сейчас она отдает себе отчет в своих словах и поступках. Это ее первый опыт единоборства со спиртным, и когда к ней вернется благоразумие, она не захочет меня видеть. Ей будет неприятно вспоминать, что она предстала передо мной настолько беззащитной. Хотя сомневаюсь, что она вообще вспомнит, что случилось.

А я… я за гранью отчаяния.

Уже четвертый час утра. Я будто не спал несколько дней кряду. Не могу заставить себя закрыть глаза, не могу думать о бесчисленных слабостях своей натуры. Чувствую себя разбитым вдребезги, причем осколки держатся вместе исключительно из необходимости.

Я тщетно пытался заговорить об эмоциональном сумбуре, царящем у меня в душе, с Кенджи, который захотел знать, что произошло после его ухода, с Каслом, который перехватил меня часа три назад и потребовал полного отчета; даже с Кентом, которому почти удалось скрыть удовлетворение при новости, что мои едва начавшиеся отношения уже потерпели крах.

Мне хочется провалиться сквозь землю.

Не могу вернуться в нашу – мою – спальню: воспоминания о Джульетте слишком свежи. Не могу уединиться в симуляционных камерах – туда из-за перестройки здания переведены солдаты.

У меня нет возможности скрыться от последствий моих поступков. Негде спрятаться хотя бы на минуту, прежде чем меня обнаружат и пропесочат.

Лена рассмеялась мне в лицо, когда я прошел мимо нее в коридоре.

Назира лишь покачала головой, когда я пожелал спокойной ночи ее брату.

Во взглядах Сони и Сары, заставших меня в углу недостроенного медицинского крыла, читалась жалость. Брендан, Уинстон, Лили, Алия и Иан, выглянув из своих новых комнат, останавливали меня и засыпали вопросами – так громко и настойчиво, что вышел даже сонный Джеймс: он все тянул меня за рукав и спрашивал, как там Джульетта.

Откуда взялась такая жизнь?

Кто эти люди, перед которыми я вдруг стал обязан отчитываться?

Все совершенно оправданно беспокоятся о Джульетте – каждого волнует состояние нашей новой Верховной главнокомандующей, и я, косвенный виновник ее страданий, нигде не могу найти спасения от любопытных глаз, вопросительных взглядов и жалостливых лиц. Неприятно, когда столько людей посвящены в твою частную жизнь. Когда у нас с Джульеттой все было хорошо, мне не приходилось так много общаться – я вызывал меньше интереса. Это Джульетта умеет поддерживать отношения; я для этого не гожусь. Мне претит такая подотчетность, не волнует ответственность в дружбе – я хотел только Джульетту. Я хотел ее любви, ее сердца, ее объятий. И это часть цены, которую я заплатил за ее любовь: посторонние люди со своими вопросами и неприкрытым презрением ко мне.

Итак, я сделался призраком. Я брожу по тихим коридорам, держусь теней и замираю в сумраке, чего-то ожидая. Не знаю чего. Опасности. Безразличия. Чего угодно, чтобы понять свои следующие действия.

Я хочу новой цели, точки приложения сил, нового дела. Вспоминаю, что вообще-то я командир и регент Сектора 45, что у меня бесчисленное количество дел, которые сами себя не сделают, но теперь мне этого недостаточно. Ежедневные обязанности уже не поглощают все мое время – строго регламентированный распорядок упразднен. Делалье изнемогает под тяжестью моей эмоциональной эрозии, а я против воли все думаю об отце…

Как он был прав насчет меня. Он с самого начала был прав.

Меня губят эмоции – снова и снова. Именно эмоции побудили меня хвататься за любые поручения, лишь бы остаться поближе к матери. Именно эмоции заставили меня найти Джульетту в процессе поисков лекарства для моей матери. Это эмоции заставили меня влюбиться, получить пулю и потерять голову, снова превратившись в сломленного мальчишку, который ползал на коленях, умоляя своего чудовищного отца пощадить любимую девушку. Именно из-за эмоций, из-за моих сопливых эмоций я все потерял.

Нет покоя. И нет цели.

Как я жалею, что не вырвал сердце из своей груди уже давно!

Однако работу нужно делать.

До симпозиума остается двенадцать часов, а я так и не успел ознакомить Джульетту с деталями. Я как-то не ожидал, что после гибели моего отца все по-прежнему будет идти согласно регламенту. Я думал, начнется мировая война, ждал нападения других континентов, считал, что остальные лидеры не позволят нам поиграть в контроль Сектора 45. Мне как-то не пришло в голову, что они лелеют более зловещие планы. Я не догадался выбрать время подготовить Джульетту к скучным формальностям, к монотонной рутине, на которой зиждется Оздоровление. Надо было лучше думать. Я мог этого не допустить.

Я надеялся, что режим не устоит. Я ошибался.

У нашей новой Верховной главнокомандующей всего несколько часов на подготовку, чтобы обратиться к аудитории из 554 командиров секторов Северной Америки. От Джульетты ожидают, что она встанет во главе континента и выгодно воспользуется хитросплетениями внутренней и международной дипломатии. Хайдер, Назира и Лена доложат о результатах конференции своим кровожадным родителям. Я должен быть рядом с Джульеттой, помогать, направлять и защищать ее. А я даже не представляю, в каком виде она выйдет утром из комнат моего отца. Я не знаю, чего от нее ожидать, станет ли она общаться со мной и какое направление примут ее мысли.

Я не знаю, что нас ждет.

И в этом мне некого винить, кроме себя.