Возроди меня - Тахира Мафи

– Что? – моргнув, переспрашиваю я.

– Я говорю, мне очень нравится то, что ты сделала с волосами.

Ненавижу его, ненавижу за то, что он делает с моим сердцем! Ненавижу свое тело за эту слабость, за страстное томление, за то, что оно тоскует по Уорнеру несмотря ни на что, и не знаю, заплакать, поцеловать его или дать кулаком по зубам, поэтому говорю, глядя в сторону:

– Когда ты собирался рассказать о Лене?

Уорнер на мгновение замирает.

– Я не знал… – он кашляет, – что ты слышала о Лене.

Я прищуриваю глаза, не решаясь заговорить (боялась, что подведет голос). Я еще не придумала, как лучше поступить, когда Уорнер почти шепчет:

– Кенджи был прав.

– Что?!

Он поднимает глаза.

– Прости меня, – тихо говорит он. – Я должен был сразу сказать, теперь я это понимаю.

– А почему же не рассказал?

– Она… я… – начинает он, – между нами не было ничего особенного. Это были отношения, основанные на удобстве и в немалой степени замешенные на приятельстве. Она для меня ничего не значит, клянусь. Если я о ней не заговаривал, так это потому, что я ее просто не вспоминал.

– Вы же два года встречались!

Он качает головой:

– Это не были два года серьезных отношений или хотя бы постоянного общения. – Уорнер вздыхает. – Любимая, Лена живет в Европе, наши встречи были нечастыми и короткими. Чисто физические контакты, а не настоящие отноше…

– Чисто физические, – ошеломленно повторяю я. Меня качнуло назад, и я едва не упала – слова Уорнера прошлись по мне острым осколком, раздирая плоть. Такой боли я не ожидала. – Ничего себе… Ясно.

Теперь я не могу не думать об их сплетенных телах, о двух годах, которые он провел обнаженным в ее объятиях…

– Нет, подожди, – говорит он, и настойчивость в его голосе возвращает меня в настоящее. – Я не это имел в виду. Я же… я… я не знаю, как объяснить, – таким расстроенным я его еще не видела. Уорнер качает головой: – До встречи с тобой я жил… иначе. Я был одинок и никому не нужен. И мне никто не было нужен, я ни с кем не хотел сближаться. Ты была первым человеком, с которым я…

– Прекрати, – качаю я головой. – Просто замолчи, ладно? Я устала, мозги плавятся, у меня нет сил все это слушать…

– Джульетта!

– Сколько у тебя еще секретов от меня? – не выдерживаю я. – Сколько мне о тебе еще узнавать? О себе, о моей семье, о моей истории? Об Оздоровлении и о моей настоящей жизни?

– Клянусь, я не хотел сделать тебе больно, – говорит он. – Я не хочу ничего от тебя утаивать. Но такие отношения для меня внове, любимая, и я не знаю, как…

– Ты от меня уже многое утаил, – упрекаю я, чувствуя, как и в самом деле тают силы. Невероятной силы головная боль взламывает мою броню. Не выдержав наплыва чувств, я говорю: – Я о тебе многого не знаю… Я почти ничего не знаю о твоем прошлом, о нашем настоящем – я уже не знаю, во что верить!

– Спроси меня что хочешь, – предлагает он. – Я расскажу все, что ты хочешь знать.

– Кроме правды обо мне и моих родителях?

Уорнер бледнеет.

– Ты собираешься вечно скрывать от меня факты? – интересуюсь я. – Ты с самого начала не собирался говорить, что меня удочерили?

Он дико смотрит на меня. Глаза блестят от эмоций.

– Ответь на вопрос, – требую я. – Скажи мне хотя бы это! – Я шагаю вперед, оказываясь совсем близко и ощущая дыхание Уорнера на своем лице. Так близко, что я почти слышу, как бьется его сердце. – Ты мне вообще собирался об этом говорить?

– Не знаю.

– Не лги!

– Право же, любимая, – он качает головой. – Наверное, сказал бы, – он устало выдыхает, будто от этого признания у него кончились силы. – Не знаю, как тебя убедить, что я берег тебя от лишней боли. Я действительно думал, что биологические родители мертвы. Теперь я вижу, что скрывать это от тебя было неправильно, но я же не всегда поступаю как по учебнику… Прошу, поверь, я не хотел сделать тебе больно. Я не собирался намеренно утаивать от тебя информацию. Рано или поздно, выбрав момент, я сообщил бы тебе правду. Я просто выжидал удобной минуты…

Я уже не знаю, что чувствовать.

Я смотрю на Уорнера, на его опущенный взгляд, на движение кадыка, когда он пытался справиться с приливом эмоций, и что-то во мне ломается. Какая-то стена сопротивления начинает крошиться.

Он выглядит таким беззащитным и юным…

Глубоко вздохнув и медленно выдохнув, я поднимаю глаза, вглядываясь в его лицо, – и вижу, ловлю тот момент, когда он ощущает перемену во мне. В его глазах будто просыпается жизнь. Уорнер подается вперед, и мы оказываемся так близко, что я не решаюсь заговорить. Сердце бьется болезненно сильно, и мне ничего не нужно, лишь бы мне напоминали о каждом нашем миге и прикосновении. Меня обволакивает запах Уорнера, тепло его тела, его дыхание, золотистые ресницы и зеленые глаза. Почти машинально я касаюсь его лица – мягко, будто передо мной призрак или соткавшаяся из воздуха греза, и кончики пальцев проходятся по щеке, обводят подбородок и останавливаются. У Уорнера прерывается дыхание. Он дрожит всем телом,

когда мы прижимаемся друг к другу, будто в воспоминании

закрыв глаза

и легонько касаясь друг друга губами

– Дай мне еще шанс, – шепчет он, касаясь лбом моего лба.

У меня ноет сердце.

– Пожалуйста, – тихо повторяет он, придвинувшись еще ближе, и его губы касаются моих. Осторожно взяв мое лицо ладонями, он говорит: – Клянусь жизнью, я тебя не разочарую!

И целует меня, прямо здесь, в гуще событий, на глазах у всех. Меня переполняют чувства, голова идет кругом, а он прижимает меня к себе, и я не могу спасти себя от себя самой, не удерживаю стон, когда он целует меня, и я забываюсь в его вкусе, в тепле его тела, в его объятиях, и

резко отстраняюсь

отступаю так быстро, что едва не оступаюсь. Я тяжело дышу, щеки горят. В душе растет паника.

Уорнер молча смотрит на меня, и его грудь ходит ходуном от волнения, и в голову не приходит ничего правильного или разумного о том, что только что случилось, или о поднявшейся во мне буре эмоций, кроме…

– Это нечестно, – шепчу я, борясь с подступившими слезами, от которых щиплет глаза. – Это нечестно!

И, не желая слышать ответ, я бросаюсь бежать по коридору в бывшие покои Андерсона.

– Гром в раю, мистер Уорнер?

Я хватаю его за горло – от шока его лицо искажается – впечатываю его в стену и бешено говорю:

– Вы… Вы толкнули меня в эту невозможную ситуацию. Зачем?

Касл пытается сглотнуть, но не может. Глаза у него широко открыты, но в них нет страха. Когда он наконец начинает говорить, голос звучит хрипло, полузадушенно.