Плач палача - Наталья Рощина

– Алло, Дима! Ты что?! – Нина долго стояла и слушала гудки. Ей было так неспокойно на душе, словно заживающая рана вдруг открылась. Первым желанием было поскорее набрать номер телефона. Но еще через мгновение Нина мучительно думала о том, что скажет. Ей нечего сказать ему. Пусть он перебесится, смирится с тем, что ее больше никогда не будет. Это лучше для обоих.

Сейчас она оденется и выйдет из дома. Так она делает уже давно, и постепенно вечерние выходы из опустевшего без Геннадия дома стали чем-то привычным, само собой разумеющимся. Знакомства с обезумевшими юношами не входят в ее планы. Она не хочет связываться с каким-то фанатиком, вдруг увидевшим в ней свою долгожданную музу. «Сколько же ушло на ожидание? – усмехнувшись, подумала Нина. – Ему едва ли исполнилось двадцать, а он говорит о долгом и мучительном ожидании. Творческий человек – как всегда преувеличивает, сгущает краски».

Нина вышла из подъезда и под пронизывающими, долгими взглядами старушек направилась куда глаза глядят. Она никогда не продумывала маршрут заранее. Просто шла, думая о чем-то или вовсе ни о чем не думая, разглядывая идущих навстречу людей. Обычно она замечала маленький бар или летнее кафе и останавливалась. Дни стали уже долгими, по вечерам было уютно и тепло, поэтому просидеть за стойкой в душном баре казалось Нине глупостью. Она наслаждалась роскошью лета – буйство зелени, яркие краски клумб, пестрые одежды прохожих и сидящих рядом за столиками. Все это помогало Нине справиться с серостью и холодным мраком, царившим в ее душе. Она понимала, что долго так продолжаться не может, и ждала, когда боль утихнет и отпустит ее. Алкоголь только усугублял тревожное, неуютное состояние. Нина пила рюмку за рюмкой, замечая на себе заинтересованные взгляды со стороны: мужчины смотрели на нее с нескрываемым интересом, женщины – осуждающе. Ей было безразлично их мнение. Они не знали ничего о ней и поэтому не имели права осуждать ее или пытаться вторгнуться в сузившиеся пределы ее личного пространства. Нина начала чувствовать прилив злости и готовности к грубым выходкам. Она заметила за собой это качество: спиртное делало ее агрессивной, бесшабашной. Может быть, потому, что на смену легкому шампанскому в мгновения счастья пришла тяжелая, обжигающая водка? Она не приносила желаемого успокоения, разрядки. Она затягивала в свои горячие, одурманивающие объятия, чтобы потом уже не выпускать. Нина уже ощущала ее тяжелое дыхание, не находя в себе достаточно сил, чтобы сопротивляться. Легче было давать смыкаться этим объятиям все крепче.

Очередной вечер плавно перешел в ночь. Официант недовольно поглядывал на засидевшихся посетителей. Ему явно хотелось попросить всех подняться из-за своих столиков и отправиться куда-нибудь в другое место. Но он вежливо молчал, позволяя себе лишь неодобрительные взгляды, да и то мельком. Нина поймала один из них и, залпом выпив остывший кофе, с трудом поднялась. Голова кружилась. Кажется, сегодня она выпила лишнее. Стараясь выглядеть совершенно трезвой, она комично смотрелась со стороны. Ее усилия идти твердо приводили к обратному результату. Немногочисленные прохожие посмеивались ей вслед, дежурный патруль проводил пристальным взглядом, но не остановил. Нина расслабилась уже в такси. Она просто физически не могла больше передвигаться. Это могло закончиться сном на одной из лавочек и пробуждением стражами порядка. Эти приключения тоже не входили в программу Нины. Поэтому она решила домчать себя до дома поцарски. Водитель пытался разговорить ее, но она упорно молчала. И говорить не хотелось, и язык перестал подчиняться. Нина боялась, что уснет прямо в такси. Она будила себя тем, что с силой щипала свою руку. Боль на какое-то мгновение приводила ее в чувство, но вскоре глаза снова теряли способность четко видеть картину за окном. Свет фар автомобилей сливался в сплошную линию, пульсирующую и время от времени прерывающуюся. Нине казалось, что она никогда не приедет к своему дому. Но наконец это произошло. Выдохнув в лицо водителю несвязные слова благодарности, она сунула ему в руку деньги и резко открыла дверь машины. Прохлада летней ночи освежающе пахнула. Нина улыбнулась и поспешила войти в подъезд.

Она с облегчением громко выдохнула, бросившись на кровать в спальне. Сбросив с ног босоножки, не переодеваясь, мгновенно улетела. Казалось, что кровать стала невесомой и поднялась в воздух, совершая невообразимые фигуры высшего пилотажа. Нина не знала, за что хвататься, чтобы не упасть, и в конце концов очнулась на полу. Вместо того чтобы сразу подняться, она легла на спину и раскинула руки в стороны. Уставилась в потолок, прислушиваясь к шуму и боли в голове. Рядом лежал босоножек, чуть не касаясь щеки. Нина посмотрела на него и отвернулась. Нужно было начинать новый день, но ни настроения, ни желания делать это не было. Разбитость и апатия сковали уставшее от разгула тело. Нина закрыла глаза, пытаясь вспомнить, что за день наступил. Есть ли у нее какие-нибудь планы? Это был самообман – Нина давно ничего не планировала. Она только знала, что периодически должна звонить матери и тете Саше, которая задавала подозрительные вопросы и каждый раз упорно звала в гости. Нина благодарила, отказывалась и обещала какнибудь обязательно заехать. Она создавала образ занятой студентки, которая еще немного подрабатывает, чтобы не тянуть деньги с матери. Это обстоятельство, кажется, нравилось тете Саше, но все равно она говорила с Ниной странно. Она словно пыталась поймать ее на вранье, будучи заранее уверенной в том, что та врет.

Нина поднялась с пола, медленно зашла в гостиную и подошла к телефону. Резким движением она схватила его и бросила в проем двери. Потом выглянула в коридор: куски пластмассы валялись по паркету, в самом углу лежал диск набора. Он сиротливо смотрел на свою хозяйку своими глазницами цифр.

– Никто не смеет не доверять мне, – глухо сказала Нина, отшвыривая ногой небольшой кусок от того, что минуту назад называлось телефоном.

Зайдя на кухню, она первым делом открыла холодильник и достала пакет кефира. Она не стала варить традиционный кофе, промямлив что-то о невозможном аромате. Эти слова были адресованы Соболеву, с которым продолжала разговаривать, правда, уже не каждый день.

– Прости, сегодня утро будет без кофе. Как видишь, я не в состоянии ощущать даже его запах. Прости. Я вела себя ужасно, но ты сам виноват, – убирая от лица мешающую прядь волос, Нина отрезала бумажный уголок пакета и трясущейся рукой налила полстакана кефира. – Ты оставил меня одну. Ты не должен был так поступать. Это нечестно, это убивает меня…

Отпивая кефир небольшими глотками, Нина зло смотрела за окно. Яркое солнце, зелень действовали на нее обычно успокаивающе, но не сегодня. Она смотрела на расцветающую природу, чувствуя, как эта независящая от ее настроения красота набирает мощь, отвоевывает себе все больше пространства. Нина подошла к окну и задернула шторы – она отгораживалась от всех и вся.

Уже допивая кефир, Нина подумала о Диме. Ей стало интересно – как он провел вчерашний день? Звонить и спрашивать об этом она посчитала глупостью. Она не имеет права на это после своего обмана. Она не оправдала надежд вдохновленного ее красотой дарования. Нина подошла к зеркалу в прихожей: под глазами мешки, вчерашний макияж размазан по лицу, волосы взъерошены. А в голове тысячи острых молоточков отбивают нехитрый ритм. Он сводит с ума, но бороться с ним невозможно. Молоточки со временем притупятся и замолчат.