Удар отложенной смерти - Инна Тронина

– Ох, да неужели? – Дежурной пришлось поверить в невероятное. – А Инесса замуж недавно вышла…

Мария Степановна Прожогина и не подумала о том, что именно после этих её слов Минц твёрдо решил умереть.

– Да как же ты, Сашенька, голый-то оказался? – Она завела гостя в сени. Он заботился только о том, чтобы не соскользнул половик. – А я думала, что ты молоденький совсем! Дала лет двадцать, ну, может, чуть побольше. А Инке-то тридцать почти! Значит, и тебе тоже? Кто же тебя так отделал, голубок? Всё лицо в крови… Страдалец ты мой! Бандиты, что ли?..

– Они самые. Вы меня простите за вторжение, да ещё в таком виде. Но другого выхода не было. Значит, Лидия Степановна скончалась? От чего? Она же мне прямо-таки второй матерью была…

– От сердца, сынок. У ней сперва один инфаркт был, ещё летом. А двадцать седьмого декабря – второй. С Тихорецкого до больницы на улице Вавиловых не довезли, а там ведь близко. – Дежурная еле затащила Сашу в единственную комнатку. – Вот, прямо перед Новым годом и схоронили Лидочку. Без малого шестьдесят пять лет прожила. Я-то на десять лет моложе, а тоже больная вся. Обе мы на мамку нашу, как вылитые, похожи. На Шуваловском кладбище могилка сестрёнки моей…

В углу тесной комнатушки, похожей на все проходные и бытовки страны, горел электрокамин. От его красных спиралей волнами шло райское тепло, и Саша опустился на стул совсем рядом, протянул к камину руки.

Мария Степановна, бормоча и охая, сгребла в охапку ватное одеяло.

– На, укутайся и ложись! Где же тебя угораздило-то, черноглазик? На такой холодрыге – голый, босый! Ишь, даже исподнее сняли, ироды! Что-то я тебя в Питере не видала за последнее время. Наверное, редко приезжала к сестре, в чём теперь каюсь. Но у меня тут, в Дибунах, муж и дети. Старик мой, Прожогин, еле ходит после инсульта, надолго его не оставишь. Слышал про Нельку и Сашку? Это детки мои. На «железке» вот работаю сутками, так что времени совсем нет. Ну, хоть бы кальсоны-то оставили, проклятые! Боже ты мой…

– Они не знали, что я живой. – Саша, упав на лежанку, кутался в одеяло, но тела своего до сих пор не чувствовал. Ему очень хотелось закрыть глаза и забыться, но он ещё не задал свой главный вопрос. – Инна за кого вышла, если не секрет?

– За Антона Свешникова. Это парень из их редакции. Ничего такой, высокий, симпатичный – на американца похож. Блондин ржавый, а глаза голубые. Но она фамилию свою оставила – этак-то не по-людски. Родненький, да ты отдохни пока! Может, тебе валенки дать? Носков-то шерстяных у меня лишних нет…

– Не нужно, я их только в крови испачкаю. Вы позвоните в милицию. Скажите, что у вас находится Александр Минц с Литейного. Я им должен… – Саша на мгновение забылся. – Должен сказать…

– Ой, Сашенька, родненький, да я тебя сейчас чайком напою! Позвоню и напою. – Мария Степановна воткнула в розетку вилку чайника, кинулась к телефону, причитая всё громче. – Надо же, надо же, что бандиты творят! Вот так ждёт мамка и дождётся… За своего-то страшно. Господи, Боже ты мой! Сволочи, изверги, как их земля только носит?.. – Прожогина завертела диск. – Людочка! Люда, слышишь? С милицией соедини, быстренько! Сама позвонишь? Позвони, родимая… Да, в город, на Литейный прямо. Парнишка у меня ихний лежит. Голый совсем, и весь избитый. Пусть сразу с врачами едут. Обморозился он сильно, никак не отогреется. Саша его зовут. Как фамилия-то твоя, забыла я. Скажи ещё разок!

Саша не помнил, ответил или нет. В тепле грызущая боль внизу живота вдруг стала нестерпимой. Он прижал обе руки к напряжённым, каменным мышцам, и потерял сознание. Мария Степановна в смятении глядела на него, и зрачки в её желтоватых, как у сестры, глазах делались всё шире.

– Ах, да, Минц! Вспомнила! Скажи, чтобы поспешили. А то, боюсь, он у меня… – Прожогина всхлипнула, увидев, что парень лежит без чувств.

Саша очнулся от вкуса горячего сладкого чая во рту. Мария Степановна поила его с ложечки, а сама с ужасом ожидала развязки. Широкое, скуластое лицо её побагровело.

– Ой, сыночек, очнулся! Ты пей, пей…

– Мне так неудобно перед вами…

Минцу казалось, что говорит, как обычно, даже слишком громко. Прожогина мотнула головой, и форменный берет её повис на ухе.

– Помолчи, Сашенька, лучше пей! Сейчас они приедут. Искали тебя, оказывается! Везде искали… Как же ты в банду один додумался идти, солнышко моё?..

В тот же миг Саше послышался шум мотора, потом ещё одного. Два автомобиля с визгом затормозили у блокпоста. На пороге затопали; потом забарабанили в дверь. Судя по тому, как приехавшие гомонили и чертыхались, к Марии Степановне в гости пожаловало много народу.

– Едут, голубчики мои! Пойду, открою. И товарняк скоро пойдёт – совсем голова кругом…

Дежурная щёлкнула задвижкой, и в комнатку тут же ворвались Андрей Озирский с Михаилом Ружецким. Оба были без шапок, в расстёгнутых дублёнках, с прилипшими ко лбам волосами.

– Допрыгался, орёл Аравии? – Мишкины глаза метали молнии. – Что тебе на оперативке говорили, придурок?.. Человека испугал до колик! – Он кивнул на Марию Степановну. – Только и дел ей, что с тобой возиться! А вдруг крушение случится?!

– Миш, погоди, хоть сейчас-то не надо отношения выяснять! – Озирский опустился на колени рядом с лежанкой. – Сашок, ничего себе! Что они с тобой сделали?..

Андрей то ли зарычал, то ли всхлипнул. Ружецкий тем временем выскочил во двор, к врачам, и вскоре белый халат мелькнул за дверью. А Саша вдруг понял, что по-настоящему умирает. Именно сейчас, когда уже спасён.

Озирский молча смотрел на тёмный шрам от верёвки, который криминалисты называли странгуляционной бороздой. Он слушал клокочущее дыхание друга и гладил его по мокрой груди с прилипшими к коже волосами, по лицу в синяках и ссадинах.

Саша всё-таки собрался с силами:

– Андрей… – Он попытался улыбнуться. – Веталь отложил начало… Не в шесть, а в десять. Скажи Захару, пусть…

Саша уже проваливался в тёмную бездну. В ушах свистело так, словно за окнами домика бушевал ураган. Он уже не видел Озирского. Перед глазами сиял яркий, бело-голубой шар необыкновенной красоты.

– Пусть ищет… способы…

Андрей понял, что Сашок умер, и до крови закусил губу.

Мария Прожогина сдавленно всхлипнула и разразилась рыданиями:

– Бедненький… Он же с племянницей моей дружил… Любил её с самого детства! Мальчишечки, милые, да неужели он умер?..

– Горбатого и могила не исправит! – сквозь зубы сказал Ружецкий. – Андрей, давай закрытый массаж! Чего смотришь, бей! А второй раз – я… Ну! Живо! Начинай…

Озирский, сплюнув кровь, ударил кулаком по Сашиным рёбрам. Пока врач выслушивал бессвязные лепетания Прожогиной, Михаил повторил удар. И когда Андрей наклонился к Саше, чтобы сделать искусственное дыхание изо рта в рот, щекой ощутил слабое, но ровное биение сердца.

* * *