1918-й год на Востоке России - Коллектив авторов -- История

перед, так сказать, героями. Сам борец за свободу был много старше окружавшей его молодежи, но имел какую-то особенную способность к ней подойти и втереться в ее среду. Он недурно пел, что ему сильно помогало. Ни одного пикника, ни одной прогулки без него никогда не обходилось. Всегда он был первый и желанный. Особенно у слабой половины. Олечка почему-то очень часто отсутствовала. Возможно, он боялся, что она случайно могла обратить свое благосклонное внимание на кого-нибудь другого. На нее искоса многие поглядывали.

Нас, зеленых юношей, пытавшихся во всем подражать взрослым, он тоже без своего попечения не оставлял. При первом удобном случае всегда пытался разъяснить нам сложные государственные проблемы и поставить нас, как он обыкновенно говорил, на правильный жизненный путь. Заметив, что я обладал не совсем противным голосом, он решил выучить меня петь, как он мне постоянно твердил, одну из самых хороших песен: «Станачихе на мыло, по полтиннику с рыла. Ой, горюшко-горе, становой пристав едет». В те незабываемые дни станачиха и пристав меня совсем не интересовали. И из его затеи сделать из меня народного певца ничего не вышло. Днем я с азартом играл в теннис, а вечерами проводил время с милыми барышнями, в которых по очереди умудрялся влюбляться. Нужно признаться, что барышни, которые мне особенно нравились, предпочитали меня старшим, в том числе и борцу за свободу. Но оставлять меня совсем без внимания им было рискованно. У меня была двухпарная шлюпка, верно, не совсем моя собственная, но в полном моем ведении. Весла от нее всегда находились на веранде дачи, в которой я жил. Всего шлюпок было только четыре, и моя самая красивая. Поездки на остров за цветами без меня редко обходились.

Из всех живших на дачах мамаш только одна почтенная дама питала к борцу за свободу какую-то особенную ненависть и всю ее высказывала. Но к такому заключению она пришла не сразу. Вначале она ничем не отличалась от остальных, высказывала Юрию Григорьевичу свои симпатии и даже очень часто старалась ему чем-нибудь угодить.

В один прекрасный день Юрий Григорьевич, идя на рыбалку, попросил ее одолжить ему чайник, что она с радостью и исполнила. Наутро, не сказав даже спасибо, он подбросил его на ее веранду. Когда она случайно заметила возвращение своего чайника, то он, к ее ужасу, оказался в таком виде, что ей оставалось его только выбросить. С этого дня у ней все симпатии к борцам за свободу, да, кажется, и к самой свободе, сразу пропали. Ей только почему-то было сильно жалко Олечку. «Такая славная и хорошенькая и связалась с таким мерзавцем, — постоянно она все говорила. — И чего хорошего она в нем нашла?» Нравилась Олечка и нам, трем взрослым кадетам, жившим здесь на дачах. С мнением почтенной дамы мы были вполне согласны и, кажется, были единственными ее сторонниками, не считая наших матерей, которые держались как-то в стороне ото всех и своего мнения громко не высказывали. Нам они ни в чем не препятствовали, по всей видимости, были вполне в нас уверены и за нас спокойны.

В это злосчастное лето Юрия Григорьевича на дачах не было. Ему здесь больше нечего было делать. Все уже было сделано. Как я узнал немного позднее, он оставался в Казани, где был комиссаром и занимал какой-то видный пост у большевиков. Случайно жившие в Белом Яру несколько семейств все оказались старые знакомые. В их среде было несколько молодых людей нашего возраста, хотя они и жаловались, сколько им пришлось перенести от большевиков, но поступить к нам в отряд желания не высказали, ссылаясь на массу неоконченных дел в Симбирске.

Уже вечерело, когда вдруг неожиданно чинам нашего отряда было приказано построиться. Перед фронтом вышел наш полковник и торжественно сообщил, что пришла телеграмма: «Сегодня город Симбирск занят отрядом полковника Каппеля и освобожден от большевиков». По этому случаю мы долго кричали «Ура!», а когда успокоились, то полковник объявил, что должны прийти пароходы и наш отряд поедет в Симбирск. Случай порисоваться перед знакомыми барышнями еще не был совсем потерян.

Пароходы пришли на другой день утром, но и пришло нашему Самарскому артиллерийскому взводу предписание грузиться и отправляться не вверх по Волге, а вниз. Все мечты о Симбирске пропали даром. Наш взвод спешно перебрасывался на юг в город Хвалынск, где весьма успешно, без единого чеха, боролся с красными отряд полковника Махина. У него в отряде, кроме одной пушки, и той без уровня, совсем не было артиллерии, а красные наседали на него со всех сторон.

22 июля, на второй день после взятия отрядом полковника Каппеля города Симбирска, как и было указано в телеграмме, в Белый Яр пришло несколько пароходов. Среди них оказался «Фельдмаршал Суворов», самый большой и быстроходный пароход пароходного общества, но и он уже имел весьма революционный вид. От старого блеска оставалось немного. На него был погружен 2-й взвод 2-й Самарской батареи, и вечером мы поплыли вниз по матушке по Волге, а утром уже были в Самаре, где почти всех чинов взвода отпустили в отпуск на берег, с обязательством явиться на пароход на другой день к двум часам дня.

Сговорившись с Колей Родниным встретиться после обеда, побежал скорей домой. Мать была очень огорчена, что я так быстро куда-то исчезаю, но мне везде нужно было побывать, и я очень торопился. Первым делом мы с Родниным понеслись на Барбашину Поляну — дачная местность, верстах в 15 от города. Дачи в Самаре начинались почти сразу за городом, тянулись полосою в некоторых местах от 2 до 3 верст шириною вверх по Волге верст на 25 и немного не доходили до Жигулевских Ворот, место, где оканчивались Жигулевские горы и Волга, стиснутая между ними, вырывалась на широкий простор.

Самарские дачи были в своем роде достопримечательностью. На протяжении нескольких верст вдоль высокого берега реки, выглядывая из окружавшей их зелени, возвышались всевозможных стилей прекрасные дворцы и замки, построенные в миниатюре, не знавшими, куда девать свои деньги, самарскими купцами, которые старались превзойти один другого в красоте и роскоши своих сооружений. Каждые полчаса от пристаней отходили очень славные небольшие пароходики финляндского типа, поддерживавшие регулярное сообщение между городом и дачами, что было очень удобно для отцов семейств, работавших в городе. На Барбашиной Поляне имелся курзал, и туда из города многие ездили кутнуть или просто поужинать на свежем воздухе.

У нас с Родниным на Барбашиной Поляне жили знакомые барышни, и никак нельзя было не побывать там.