Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Я вернулся в Японию без руки, потеряв двенадцать драгоценных лет. Когда я приехал в Хиросиму, родителей и сестры уже не было в живых. Сестра по мобилизации работала в городе на заводе и погибла во время атомной бомбардировки. Отец как раз поехал навестить ее и тоже погиб. Мать от этого кошмара слегла и умерла в 1947 году. Девушка, с которой, как я вам говорил, мы тайно обручились, вышла замуж за другого и родила двоих детей. На кладбище я обнаружил свою могилу. У меня ничего не осталось. Только оглушающая пустота внутри. Мне не следовало возвращаться. Как я жил после этого – помню довольно смутно. Преподавал в школе общественные науки – географию и историю, но, по сути, по-настоящему не жил. Только раз за разом выполнял свои мирские функции. У меня нет никого, кого можно было бы назвать другом, с учениками каких-то человеческих связей тоже не было. Я никого не любил и перестал понимать, что это значит – любить. Стоило закрыть глаза, как передо мной вставал Ямамото, с которого живьем сдирают кожу. Я видел во сне эту сцену множество раз. Ямамото обдирали снова и снова, и он превращался в красный кусок мяса. Я слышал его душераздирающие крики. Снилось мне и как я остался заживо гнить на дне колодца. Временами мне казалось, что это и есть реальность, а моя нынешняя жизнь просто видится во сне.

Когда на берегу Халхин-Гола Хонда-сан сказал, что в Китае мне погибнуть не суждено, я страшно обрадовался. Дело не в том, поверил я ему или нет. Просто тогда мне надо было за что-то зацепиться. Хонда-сан, похоже, почувствовал мое настроение и сказал это, чтобы поддержать меня. Но оказалось, что радоваться нечему. В Японию вернулся не я, а моя пустая оболочка. В таком качестве можно существовать сколько угодно, но это – не настоящая жизнь. Из сердца и плоти пустышки может появиться только пустышка. Вот что мне хотелось, чтобы вы поняли, Окада-сан.

– Выходит, вернувшись домой, вы так и не женились? – поинтересовался я.

– Нет, конечно. У меня ни жены, ни родственников. Никого на свете.

– А вы никогда не жалели о том, что услышали от Хонды-сан это пророчество? – спросил я после некоторого колебания.

Лейтенант Мамия задумался. Помолчав немного, пристально взглянул на меня.

– Кто знает. Может быть, ему не следовало об этом говорить. Может, я не должен был этого слышать. Хонда-сан тогда сказал: на судьбу человеческую оглядываются потом, заранее знать ее нельзя. Но сейчас я думаю: какая теперь разница? Теперь я только выполняю свою обязанность – продолжаю жить.

Подошел автобус. Лейтенант Мамия низко поклонился и извинился, что отнял у меня время.

– Что ж, давайте прощаться. Большое спасибо за все. Я очень рад, что смог передать вам эту вещь от Хонды-сан. Миссия моя выполнена, и я спокойно могу возвращаться домой. – Ловко орудуя протезом и правой рукой, он достал мелочь и опустил в кассу.

Я стоял и смотрел вслед автобусу, пока тот не скрылся за углом. Осталась странная смутная опустошенность в душе – безутешность ребенка, брошенного в неизвестном городе. Дома, сидя на диване в гостиной, я стал распаковывать сверток, который оставил Хонда-сан в память о себе. Пришлось изрядно потрудиться, разворачивая слой за слоем оберточную бумагу, прежде чем я добрался до твердой картонной коробки. Подарочная коробка виски «Катти Сарк». Однако, судя по ее весу, бутылки внутри не было. Я открыл коробку – и ничего не обнаружил. Она была совершенно пуста. Хонда-сан оставил мне просто пустую коробку.

В тот день, когда я провожал лейтенанта Мамия до автобусной остановки, Кумико не пришла ночевать. Я прождал ее до двенадцати, читая книгу и слушая музыку, потом махнул на все рукой и лег спать. Заснул с невыключенным светом. Проснулся – еще не было и шести. За окном уже совсем рассвело. За тонкими шторами щебетали птицы. Жены рядом не оказалось. Взбитая белая подушка лежала ровно – понятно, ночью на ней никто не спал. На тумбочке у кровати – аккуратно сложенная чистая летняя пижама Кумико. Это я выстирал и сложил ее. Выключив лампу у изголовья, я сделал один глубокий вдох, точно хотел таким способом отрегулировать бег времени.

Не переодевшись из пижамы, я обследовал наше жилье. Зашел сначала на кухню, осмотрел гостиную и комнату Кумико. Проверил ванную и туалет, заглянул для верности в шкафы. Нигде никого. В доме было как-то необычно пусто и тихо, и казалось, мои перемещения не имеют никакого смысла и лишь нарушают эту безмолвную гармонию.

Делать нечего. Я пошел на кухню, налил в чайник воды и поставил на газ. Когда он вскипел, приготовил кофе и сел с чашкой за стол. Сделал тост, закусил картофельным салатом из холодильника. Давненько не приходилось мне завтракать в одиночестве. Вообще, как поженились, мы всегда завтракали вместе. Обедали часто по отдельности, иногда и поужинать вместе не удавалось, но завтрак мы не пропускали, что бы ни происходило. Существовало что-то вроде негласной договоренности, почти ритуал. Как бы поздно мы ни ложились, всегда вставали пораньше, чтобы успеть приготовить нормальную еду и со вкусом позавтракать.

Но в то утро Кумико дома не было. В одиночестве я молча выпил кофе, съел хлеб и стал смотреть на пустой стул напротив, думая о туалетной воде – той, что жена надушилась вчера утром. Попробовал вообразить мужчину, который, наверное, сделал Кумико этот подарок. Представил, как она лежит с ним в обнимку в постели, как его руки ласкают ее обнаженное тело. Перед глазами возникла гладкая, словно фарфоровая спина, когда я застегивал ей молнию на платье.

Кофе почему-то отдавал мылом. После первого же глотка во рту остался какой-то неприятный привкус. Я подумал сначала, что мне показалось, но и у второго глотка вкус оказался таким же. Выплеснув остатки в раковину, налил кофе в чистую чашку. Опять мыло! Что такое? Кофейник я вымыл хорошо, вода тоже нормальная. Кофе, однако, точно имел какой-то оттенок – то ли мыла, то ли лосьона. Я вылил весь кофейник и собрался заново вскипятить воду, но решил не суетиться. Налил воды из-под крана и выпил. Кофе больше не хотелось.

* * *

Дождавшись половины десятого, я позвонил Кумико на работу. К телефону подошла женщина. Я попросил Кумико Окада. «Вы знаете, по-моему, она еще не пришла», – последовал ответ. Я сказал «спасибо» и повесил трубку. Потом, как это обычно бывает, когда я не нахожу себе места, принялся за уборку. Разобрал старые газеты и журналы и перевязал их веревкой, до блеска вычистил на кухне раковину, вытер полки, вымыл туалет и ванну. Специальной жидкостью протер зеркала и оконные стекла, открутил и вымыл плафон лампы. Снял и выстирал простыни и постелил вместо них чистые.

В одиннадцать опять позвонил Кумико и получил тот же ответ той же женщины: «Окада-сан еще не пришла».

– Она что, не вышла сегодня на работу? – спросил я.

– М-м-м… Ничего не могу сказать. – Голос женщины звучал совершенно безразлично. Она просто констатировала факт.