Потоп - Михаил Алексеевич Ланцов

стрелами, но стрелять на ходу назад прицельно — та еще задача. Да еще в ситуации «конного джиппинга»[43], когда мотыляло в седле весьма немилосердно и не так ритмично, как на рысях или галопе. Только самые искусные лучники были способны на такое. Хотя кровь пролить они тоже смогли. Не убив, впрочем, а ранив одного всадника.

Еще пара минут.

И из-за балки появился более крупный отряд всадников. Татар. Сотен пять. Совсем недалеко. Видимо тоже обходил раскисшую после дождя дорогу по степи. Что вынудило карабинеров отвернуть и уже самим уходить.

Вяло.

Медленно.

Как и все в этой грязи…

Такие эпизоды происходили регулярно. От самого пограничья. Поначалу пробовали за ними бросаться в погоню. Но догнать не могли. А если преследование затягивалось, то почти всегда их встречали более крупные силы. Что совсем никуда не годилось…

Поэтому русских не пытались преследовать. Просто пошли следом, стараясь держать на виду. Чтобы не дать им организовать новую засаду.

Прошел час.

Чавкающая под ногами земля медленно проматывалась вперед.

Карабинеры спокойно отходили. Без спешки и суеты.

Татары все также следовали за ними.

Вот русские минули очередной лесок. Небольшой. Скорее и не лесок, а островок вокруг верховья оврага, заросший преимущественно кустарниками, чем деревьями.

Минут через пятнадцать следом мимо стали проходить и татары. Тот самый большой отряд из авангарда — сотен в пять бойцов.

Мгновение.

И кусты на опушке ожили, начав отваливаться в разные стороны. Открывая замаскированную батарею 6-фунтовых пушек. До которых было едва ли шагов триста или около того.

Несколько секунд.

И раздался переливчатый залп. Грохот. Но такой ладный, словно барабанные палочки что отстучали чудовищное.

Это расстояние было предельным для обновленной ближней картечи. Поэтому орудия угостили татар средней.

Мгновение.

И по всадникам словно шквалистым порывом ветра ударило по лесу, что срывал листья с деревьев. Вон как посыпались люди. Да и лошади взбесились. Крупная картечина — это не фунт изюма. Вещь внушительная и убедительная.

Татары замешкались.

Закрутились.

Слишком неожиданным и шоковым оказался этот удар.

Русские карабинеры тем временем развернулись и двинулись на них в контратаку. Опять-таки — шагом. Из-за хлябей иначе никак. Да и из-за этого леска-островка стали аккуратно выходить основные силы их полка.

Тридцать секунд.

И новый залп батареи.

И вновь татары посыпались на землю.

Замешательство прошло. Началось бегство. Паническое. Потому что с двух залпов артиллеристы «ссадили» почти две сотни человек из пяти сотен.

Но куда им бежать-то? По этим говнам.

Да, погоняли лошадей. Стегали их ногайками. Но скорости это сильно много не добавило.

Новый залп.

И еще один.

И еще.

Напоследок, шестым залпом, артиллеристы ударили дрейфгагелями. И каждое их попадание было хорошо видно. Считай маленькое ядро прилетало.

Карабинеры, впрочем, лишь обозначали атаку.

Вступать в долгую погоню за беглецами в их планы не входило. Так что, добив раненых супостатов и собрав трофеи, они начали отход на новую позицию. Как раз вслед за артиллеристами, максимально быстро собравшимися.

Командир полка же удовлетворенно хмыкнул, глядя по учиненное побоище. Артиллерийская засада была отработана на практике замечательно. Вон — только один человек ранен. В остальном размена считай и не произошло…

* * *

Алексей чувствовал себя крайне неуютно.

Впервые в этом мире и в этом теле он удалился настолько далеко от столицы. И сам бы не поехал. Ему больше нравилась та жизнь — городская. Бегать же по полям он не любил.

Умел.

В прошлой жизни довелось. Нередко с бойцами забирался в удивительные дебри. Даже в Васюганских болотах побывал, будь они не ладны. Но удовольствия от подобных полевых выездов не испытывал ни там, ни тут. Тем более таких далеких.

Впрочем, выбора у него нет.

Отец уже отбыв в расположение Северной армии отдал прямой письменный приказ — оставить Москву на доверенных лиц и отправиться к Южной армии. Приняв формально над ней командование.

Петр Алексеевич посчитал, что 17 лет — вполне подходящий возраст, чтобы выгулять наследника где-нибудь на поле брани. Чтобы, присутствуя при армии в кампанию, он набирался опыта и авторитета.

Царевич не видел в этом никакого смысла. Но ослушаться прямого приказа отца не решился. Тем более отданного в такой форме, что и как-то внятно оспорить его не получилось бы. Отец далеко. Письма ходят медленно. Пока что-то получится выяснить — уже и осень на носу. А он выходит трус. Ведь иным такой поступок военная аристократия и не окрестит…

Ребячество.

Но такова се ля вя. И Алексей, тяжело вздохнув, отправился на юг — в Белгород. Туда, где заправлял делами Борис Шереметев и в прошлую кампанию, и в эту. Формально теперь над Южной армией встанет царевич, но по сути мало что изменится…

Алексей вышел на крыльцо и поежился.

Дождь не шел.

Просто сырость. Слякотно. Душно и как-то липко что ли.

Хорошо хоть небо очистилось, распогодилось, и были шансы на то, что солнышко за день-два просушит округу.

Чуть-чуть постоял.

Подышал.

И вернулся обратно в особняк. Скромный в общем-то и довольно тесный. Во всяком случае — после Воробьева дворца.

С ним в расположение штаба армии прибыло шесть конных полков — три калмыцких и три башкирских. Все выучены и укомплектованы по уланской службе. И даже числятся таковыми.

А со стороны Курска подходила дивизия, что там стояла.

Брянская тоже двигалась, перемещаясь в Курск. Но по замыслу должна была оперировать самостоятельно. А он — Алексей Петрович, основными силами, перейти в наступление и склонить неприятеля к полевой битве…

И грустно, и смешно.

Царевич чувствовал себя здесь явно не в своей тарелке. Алексей Петрович вообще мыслями находился очень далеко отсюда. Там — в своем рабочем кабинете. Тут же, как ему казалось, он просто бесполезен и впустую тратит свое время.

Хотя… во всем этом был свой резон.

Можно было дать той системе, что он за эти годы выстроил, повариться в собственном соку. Деградировать в какой-то степени. Перекосится. Разбалансироваться. С тем, чтобы позже сделать работу над ошибками.

Да, оставлять ее на столько месяцев дела было страшно. Слишком многое было шито на живую нитку и могло попросту развалиться. Но он гнал от себя эти мысли. В конце концов без него как-то жили… Да и отдыхать надо. Считай отец отправил его в отпуск в роли свадебного генерала. На юга. Жаль только удобств тут не было никаких — практически отдых дикарем. Там-то, в Москве, он уже сумел обеспечить себе довольно высокий уровень комфорта. А тут…

Он махнул рукой и пошел пить чай.

Горячий.

По такой погоде — в самый раз…

А где-то там, далеко на юге, персы все ж таки открыли боевые действия против османов. И вторглись в Месопотамию. Да и Евгений Савойский, дожав Венецию, завершал установление контроля над ее землями. Но об этом царевич не знал. Он вообще мало что знал, оказавшись оторванным от налаженных источников информации.

Тишина.

Информационная тишина.

Она давила и оглушала, вгоняя в депрессию.

Конечно, вокруг бурлила жизнь. И Алексей пытался себе найти хоть какое-то адекватное занятие в сложившейся обстановке. То за солдатами наблюдая, то за интендантами, то за местными жителями. Просто глазея, слушая и записывая свои наблюдения в блокнот. Особо никуда не влезая. В таких делах он был совсем неопытен, поэтому соваться со своими советами не спешил.

Иной раз хотелось.

Просто распирало.

Но не спешил.

Сначала надо было понять — как этот хтонический организм живет. Не в казармах и на плацу, а в поле. А то нехитро было и дров наломать и всю кампанию загубить по какой-то глупости. Своей, разумеется…

Глава 4

1707 год, май 22. Окрестности Борисовки

Алексей убрал зрительную трубу и посмотрел на Шереметева. Тот хмурился.

— Поляки? — поинтересовался царевич.

— Они самые.

— Откуда они здесь?

— Видимо присоединились в самый последний момент. Мы о них ничего не знали. Да и в авангарде они их не показывали.

— Это и так понятно. Но это не ответ.

— Я не знаю, откуда они взялись. Видимо наши осведомители нам соврали.

— Измена?

— Там черт ногу сломит, — дернув подбородком, ответил граф[44]. — Так сразу и не разберешь — кто за кого.

— Сколько их?

— Несколько тысяч. Точнее отсюда не видно.