Пиранья. Жизнь длиннее смерти - Александр Бушков

…Он вернулся домой, когда уже темнело. Вылез изгенеральского вездехода, кивком попрощался с водителем, так же автоматическикивнул дежурному и, неторопливо переставляя ноги, поднялся в свою квартиру.Зажег свет в гостиной, вытащил из холодильника бутылку и устроился в креслеперед выключенным телевизором.

В голове назойливо вертелась самая доподлинная история,происшедшая давным-давно с каким-то японским фельдмаршалом – славою увитым,только не убитым… Имя Мазур запамятовал, но история была невыдуманная.

В конце девятнадцатого века это произошло. Вернувшись домойс китайской войны, фельдмаршал узнал, что его благодарная супруга, выражаясь вистинно японском стиле, «за время его отсутствия вела себя не совсем так, какподобало женщине из хорошего дома и супруге самурая». Фельдмаршал вошел в дом –и его супруга исчезла, как не бывало.

Полиция в те времена вот так, запросто к фельдмаршалам вгости зайти не могла—и задавать вопросы считала нетактичным. Никто из знакомыхопять-таки не мог, не нарушая строгих правил этикета, спросить:«Фельдмаршал-сан, а отчего это вашей женушке давно не видно?» В общем, вседружно делали вид, что ничего и не было, а лет через десять фельдмаршалпоявился на публике с молодой красавицей и попросил поздравить его с законнымбраком. Что общественность и сделала, опять-таки без единого вопроса… Такиедела. Можно сказать, в хорошей компании очутился наш капитан-лейтенант…

Странное было состояние. Он ни о чем не сожалел, не терзалсяугрызениями совести, ничего уже не боялся, никаких таких последствий, твердоверя, что их не будет. Ему просто-напросто казалось, что с того момента, какони ворвались в спальню, прошла не четверть часа, а несколько лет. Ему ужевсерьез стало вериться, что никого он сегодня не убивал. И все уже устоялось,полузабылось, отодвинулось в прошлое – душевные раны затянулись, страхи минули,тоска давным-давно улеглась. Да и не с ним это произошло, собственно говоря – скем-то чужим, посторонним. Отодвигалось, уплывало вдаль, тускнело…

Он понимал тренированным умом, что с ним происходит. Вседело в профессии. Человек сугубо гражданский, быть может, и сломался бы, или покрайней мере изболелся бы душой, но с Мазуром обстояло наоборот. Егостарательно учили не только мастерски убивать, но и побыстрее выбрасыватьвсякое новое убийство из головы, из памяти, как мусор из квартиры – так иследует в его профессии, где конца не видно акциям… Теперь эти вбитые вподсознание рефлексы брали свое, работали на него – и он стал почти спокоен,все переживания отправлены куда-то в дальние, пыльные закоулки памяти. Да ктому же он не остыл еще от пронзительной тоски по Лейле. Нормальный человекдержался бы иначе, но в том-то и суть, что ремесло Мазура не позволяло емучислить себя среди нормальных людей. А в общем, все обошлось. И в памяти у негостояло одно мертвое женское личико, а не два…

Потом он встал и отправился в спальню. Подошел к двуспальнойсупружеской постели с той стороны, где стоял полированный Анин шкафчик. Как инаставлял генерал Асади, следовало для соблюдения приличий и во избежаниилишних вопросов кое-что подчистить.

Пригоршню драгоценностей он обнаружил в верхнем ящичке –спутанная груда золотых цепочек, колец с разноцветными камешками, сережек, ещекаких-то недешевых безделушек. Строгой революционной морали это богатство,безусловно, противоречило – как и повадки осыпать золотом дорогих шлюх, так чтоопределенные подозрения в адрес Бараджа, пожалуй что, основательны. Честнымобразом один из вождей революции никак не мог всего этого заполучить, подобноестяжательство прямо и недвусмысленно запрещалось…

Оставив на месте лишь те побрякушки, что она привезла изСоюза, Мазур ссыпал остальное на большой лист бумаги и сделал небольшойсверток: выбросить его в мусорное ведро, исполнительный, проинструктированныйАли уберет потом, как и не было…

На всякий случай кропотливо обшарил шкафчик сверху донизу.Не нашел ничего компрометирующего. Вытащил с самого низу лист бумаги,исписанный четким, разборчивым Аниным почерком. Пробежал глазами для порядка.

«В беседе со мной на объекте «Альфа» Авиатор, помимопрочего, похвастался, что в скором времени ожидает производства в генералы. Всоответствии с инструкциями для подобных случаев я выразила недоверие, поднялаего на смех и сказала, что никогда в это не поверю ввиду его молодости иневеликих заслуг перед Касемом. Авиатор, обидевшись, стал меня уверять, что онне шутит и не преувеличивает, и все обстоит именно так. Я сказала, что не верю,что Касем его никогда не произведет в генералы. Авиатор, рассердившись, сказал,что я дура и ничего не понимаю в местных делах, что на Касеме свет клином несошелся. Касем не вечен, вообще ошибкой было бы до скончания времен считать,будто Касем и революция – одно и от же. Есть другие, не менее влиятельные игораздо более реалистически мыслящие руководители. И люди вроде Авиатора и егобрата, сумевшие вовремя поставить на верную лошадь, смогут очень скороподняться высоко. Развивать эту тему не представилось возможным, так какАвиатор потащил меня в постель. В тот раз продолжить серьезный разговор неудалось, поскольку..»

На бумаге все это выглядело далеко не так гладко – добраяполовина текста зачеркнута до полной нечитаемости, над некоторыми словами ифразами вписаны другие. Несомненный черновик. Судя по исправлениям, Анядобросовестно пыталась соблюсти извечный стиль суконной канцелярщины, к чему вконце концов и приблизилась…

Мазур долго сидел в тяжелых раздумьях. Перечитал еще парураз. Уж ему-то не нужно было объяснять, как такие бумажки называются.Агентурное сообщение. Вот только кто? Кто ее привлек?

Выбросив в конце концов тяжелый сверток с презреннымметаллом в мусор, он положил исчерканный листок в пепельницу и поджег.Тщательно ворошил почерневшую бумагу карандашом, пока она не рассыпалась вневесомый пепел.

Повертел меж пальцами микрофончики, соображая, как с ними-тобыть: вернуть Асади или отправить в мусор?

Входная дверь распахнулась – замков там не было, британскиеджентльмены до таких пошлостей, как замки на дверях, не опускались, а усоветских завхозов, как водится, руки так и не дошли.

Мазур встрепенулся. Сердце неприятно царапнуло – чужие никакне могли бы проникнуть на тщательно охраняемый объект, а вот от своих теперьмогли и воспоследовать неприятности…

Поначалу он так и подумал, увидев Лаврика – ну разумеется,кому и нагрянуть, как не особому отделу? И грустно покорился неизбежному,подумав, что зря полагался на Асади…

Нет, что-то тут не складывалось. Во-первых, Лаврик был один.Во-вторых, стоило ему сделать пару шагов и выйти из темной прихожей в яркоосвещенную гостиную, как стало ясно, что товарищ Самарин, он же Лаврик,мертвецки пьян. Замысловато пьян, можно сказать. Он не шатался, но выгляделстранно – будто его тело сохранило возможность совершать лишь половину обычныхдвижений. Походил на неудачную имитацию человека, несовершенного робота, неспособного точно подражать человеческой походке.