На одном дыхании! - Татьяна Устинова

Он смотрел исподлобья, брезгливо, не отрываясь, – даже некак на врага, а как на нечто мерзкое, гадкое. Так смотрят на таракана,прикидывая, раздавить его каблуком прямо сейчас или пока воздержаться, потомучто раздавленный таракан отвратительно, тошнотворно хрустит! Глафира – таракан!– вдруг так растерялась, что от растерянности улыбнулась глупой, искательнойулыбкой. Волошин моментально отвернулся. Щеки у него были красны лихорадочнымнездоровым румянцем, пальцы сжаты в кулак.

Он убил бы меня, если бы мог, подумала Глафира. АРазлогова?.. Разлогова он убил бы, если бы мог?

Тогда, возле «Эксимера», она совершила ошибку. Может,потому, что Димка нашелся, а может, потому, что очень устала отнеопределенности, подозрений и вранья.

– Марк, – сказала она Волошину дурацким голосомпровинившейся девочки, – за что вы меня так ненавидите? Что такого я вамсделала?

Кинолог Лена Степанова от изумления разинула рот – в прямоми переносном смысле слова. Волошин разжал кулак и посмотрел на свои пальцы.

– Мне нет до вас никакого дела, – отчеканил он,порассматривав пальцы. – С чего вы взяли?..

И, не дожидаясь ответа, ушел в сторону крыльца, на которомкурил, должно быть, весь штат центрального офиса…

– Мне надо подумать, – вновь вслух объявила Глафира. – Мненадо подумать о Волошине тоже. Но сейчас мне надо подумать, как мое кольцопопало на фотографию Олеси Светозаровой.

При имени Олеси, произнесенном вслух, Глафира передернулаплечами. Глупо было ревновать прошлого Разлогова к его прошлым девицам, ноГлафира ревновала. Даже когда поняла, что он ее не любит. И она его тоже нелюбит, еще чего!.. Она любит Прохорова. Да?

– Да-да, – сердито ответила Глафира самой себе и полезла измашины. Эта самая машина была так велика и высока, что Глафира все приставала кРазлогову, чтобы он приделал к ней откидную лесенку. А что тут такого?.. Чтобылезть было удобней!

Кое-как вывалившись из водительской двери – лесенку-тоРазлогов не приделал! – Глафира потянула за собой сумку и шарф. Как холодно,ужас! Даже зубы мерзнут!

План был простой – зайти в редакцию, как бы в поискахПрохорова, которого, ясное дело, нет и не будет. В процессе поисковотсутствующего Прохорова выяснить, как выглядит репортер Столетов и на месте лион. Если на месте, спуститься вниз, подловить его на выходе из офиса. Ихорошенько обо всем расспросить. Вот в этом самом «хорошенько» и была главнаязагвоздка. Хорошенько – это значит точно зная, о чем спрашивать. Глафира незнала решительно.

Шарф, которым она обмоталась, как пленный французский драгунвремен войны двенадцатого года, кололся и щекотал уши. Этот шарф связалатолстая одышливая бабка, которая сидела на табуреточке при входе в деревяннуюизбушку. Избушка располагалась неподалеку от Иркутска, на территорииэтнографического музея под названием «Тальцы», и именовалась «Дом ткача». Бабкасидела на табуреточке, смотрела за порядком из-под очков и орудовала спицами.Перед ней на столике были разложены носки, варежки, жилет тошнотворно-голубогоцвета и вот этот самый шарф, нынешний Глафирин. Здоровенный Разлогов во всехбез исключения «Домах ткачей» первым делом стукался лбом о притолоку. Он шагнулследом за Глафирой, стукнулся, выругался, бабка сурово взглянула из-под очков.Спицы продолжали мелькать. Ткацкий станок с натянутой основой и деревянной педалью,а заодно и веретено с прялкой Глафиру не очень интересовали. Зато Разлоговувсегда страшно нравились всякие механизмы. Держась за лоб, он осмотрел станок,потом присел и полез куда-то под педаль.

– Ничего не трогайте тама! – прикрикнула бабка и на секундуперестала вязать. – Потому вещь музейная, редкая!..

– А это все продается? – чтобы отвлечь бабку от Разлогова,спросила Глафира и потрогала варежки.

– Продается, – буркнула бабка, и спицы опять замелькали. –Тока не береть нихто.

– Почему не берет? – удивилась Глафира.

Варежки были сказочные. Таких в Москве днем с огнем несыскать, ей-богу!

Бабка глянула поверх очков, вздохнула так, что табуреточкапод ней скрипнула, опустила на колени вязание и утерла рот концом платка.

– Так ить дорого выходить, – объяснила она неторопливо. –Вещь-от пустяшная, а работы с ей много. Шерсть обстриги, вымой, насуши, пряжуспряди, нитку скрути, да вишь, покрась! А прясть тоже не всякий день дозволено.Ежели б, например, прясть на Гаврилу, говорят, работа не впрок…

– На какого Гаврилу? – Это Разлогов спросил, вылезший к томувремени из-под ткацкого станка.

Глафира на него посмотрела, и бабка на него посмотрела тоже.Он был очень большой, в джинсах и черной майке. Темные очки зацеплены за ворот,и кругом паутина – и на майке, и на джинсах – должно быть, основательно лазалтам, под станком. Серые глаза в угольно-черных прямых ресницах смотрели веселои как-то даже… любовно, что ли. Он подошел, одной рукой стал перекладыватьвещички на столике, а другой прихватил Глафиру за талию. Всерьез так прихватил.

Бабка вдруг усмехнулась, очень по-женски.

– А Гаврила, милок, это у православных праздник такой! А тыкаких будешь? Не православных рази? На татарина, чай, не похож!

– Не похож, – согласился Разлогов, – не похож я на татарина,мать! Это ты в самый корень смотришь!

– А я, милок, завсегда в его смотрю, в корень-от! – И тутбабка засмеялась и прикрыла рот большой ладонью. – Мне б лет пийсят скинуть,так я бы пряслицу в подлавицу, а сама – бух в пух! Особливо ежель с тобойвместе!

И тут Разлогов покраснел. Глафира видела это своимисобственными глазами! Тучная бабка хихикала на своей табуреточке, расходиласьот души. Вздрагивали и взблескивали ее спицы, воткнутые в вязаный ком. Пылинкитанцевали над ткацким станком в прямом и жарком луче солнца, и венцы лиственнойизбы были темными от времени, а скобленый пол, наоборот, светлый от чистоты, иРазлогов стоял весь красный.

Глафира решила, что его надо спасать.

– А шарф сколько стоит, к примеру?

Бабка перестала колыхаться и призналась сокрушенно:

– Так ить тыщу рублев, доча. Говорю ж тебе, не укупишь! Акак же? Нитку сучить, нитку свивать, а спервоначалу крутить!.. Да и рази ж ктознаит, как хороша пряха-то прядет! Недаром говорят…

Не слушая, Глафира взяла шарф – он был тяжелый, крупнойвязки, и кололся, – и намотала его на себя.

– И-и, – махнула рукой бабка, – сказано тебе – тыщу рублев!Скидай, скидай, доча! Не укупишь.

От шарфа, несколько раз обернутого вокруг шеи, Глафире былодо невозможности жарко, и кололся он ужасно. Надо было как-то намекнутьРазлогову, что шарф следует купить немедленно, и она спросила у бабки: