Бриллиантовое бикини - Чарльз Вильямс

— Нет. Сдается мне, он хочет, чтобы мы шли за ним.

Ну точно! Он ведь все время только того и хотел, а просто немог выговорить. Мы все бегом бросились следом на задний двор. Там он иоказался.

Ну и дела! Шериф стоял на коленях прямо в грязи посредидвора, молитвенно сложив руки, плача, как дитя, и смотрел на заднюю стену дома— точнее, на то, что было раньше задней стеной.

. Я взглянул туда же. В жизни не видывал ничего подобного.

Это было прямо как в кино.

Дядя Финли отодрал от задней стенки дома штук десять —двадцать досок, и, представьте себе, за ними обнаружилась потайная комната, окоторой никто даже и не подозревал. Она была фута три шириной и тянулась ковсей длине задней спальни, прямо от кухни до угла дома. Там не было ни окон, нидверей, только люк в полу, да и тот сейчас заперт.

А еще там был папа. И дядя Сагамор. И миссис Хорн. И БэбиКоллинз. И Чу-Чу Каролина.

Все они сладко спали, сидя на полу и привалившись спиной кпротивоположной стене, как раз к нам лицом. Над головами у них, на гвозде,висела горящая лампа. Забавно выглядело — горящая лампа днем. Дядя Сагаморсидел посерединке, а миссис Хорн и Бэби Коллинз по бокам от него, мирно склонивголовы ему на плечи. А папа с мисс Каролиной сидели с двух краев, в своюочередь опустив головы на плечи миссис Хорн и Бэби Коллинз. Бэби Коллинз былаодета в свой прежний костюмчик, а мисс Каролина в куртку дяди Сагамора и егорабочие брюки с закатанными штанинами. А на полу перед ними валялись три пустыхграфина.

У левой стены стояли три корыта с чем-то, а правую частьэтой потешной комнатки занимал какой-то непонятный аппаратик, я таких еще невидывал. Он слегка смахивал на паровой котел с печуркой внизу. В печурке ещегорел огонь. Сверху из аппарата выходила медная труба, она шла чуть-чуть вверх,а потом загибалась вниз, ныряла в железный бочонок с водой и выходила со дна иопять загибалась, точно кран. Из этого крана торчала тоненькая деревяннаящепочка, а с нее капала какая-то жидкость — прямо в подставленный снизу кувшин.Он, кстати, давно уж переполнился, и теперь все лилось на пол.

Я просто глаз не мог оторвать от трубы, что шла от печкииз-под котла к потолку, а там загибалась и ныряла в стенку кухни. Так вотпочему из трубы шел дым, а печь на кухне оставалась холодной! У них был одиндымоход на двоих.

Я оглянулся на Бугера с Отисом и шерифа. Шериф все еще стоялна коленях. Он вытер рукавом слезы с глаз, да как начнет хохотать. А потомснова заплакал. Отис с Бугером стояли рядом, пожимая друг другу руки. ПотомБугер залез внутрь, сунул палец в кувшин под краном и облизал его, после чегоповернулся к тем двоим и кивнул им, расплываясь в довольной ухмылке до ушей. Онвылез обратно, и они с Отисом снова принялись пожимать друг другу руки. Тогда иОтис залез в комнату и поднял с пола два кувшина из тех шести или восьми, чтостояли рядом с перелившимся. Оба они были закупорены, он по очереди откупорилих, отглотнул из каждого, кивнул с самым торжественным видом и снова бросилсятрясти руку Бугеру. А потом они положили руки друг другу на плечи и давайотплясывать джигу. Ну, в жизни не видывал таких ненормальных!

— Уфф! — с чувством произнес шериф, показывая на корыта,котел и печку.

Бугер с Отисом вытащили у него изо рта вставную челюсть,перевернули другой стороной и вставили обратно. Он, по-моему, даже и незаметил. Но зато когда снова попытался заговорить, у него вышло хоть что-точленораздельное.

— Ребята, — пролепетал он. — Ребята…

Тут он снова осекся и принялся не то смеяться, не топлакать.

— Он специально наставил тут эти вонючие корыта, чтобы мы неунюхали самогонку, — сказал Бугер. — А дым.., ну кто, скажите на милость,обратит внимание на дым из кухонной печки? Поэтому-то он и Чу-Чу Каролину здесьспрятал — знал, что собаки от этой вони ничего не учуют. Это было единственноебезопасное место, чтоб ей укрыться, пока он не выдоит из этих спасателей вседенежки, какие у них только есть. И глядите, — он показал на железный бочонок сводой, — у него тут и проточная вода все время была, верно, из ключа под домом.А слив прямо в озеро.

Так вот, подумал я, откуда взялось это чудное теплое место возере. И, разумеется, оно появлялось, только когда этот аппарат работал. Язаглянул под дом, чтобы проверить, как это умудрился ни разу не заметить тамводопровода, пока играл с Зигом Фридом. И на тебе! Оказывается, он был вделанпрямо в фундамент. Чтоб мне лопнуть, вот хитро придумано!

— А что это такое? — спросил я у Бугера.

— Перегонный куб, — объяснил он. — Самогон гнать.

Шериф тем временем перестал наконец плакать и смеяться,поднялся на ноги и застыл тихо и благоговейно, точно в церкви.

— Ребята, — прошептал он. — Кажется, вы еще не поняли всюпрелесть ситуации. Вы только послушайте. Я сейчас от вас одного хочу — чтобы выпошли и собрали сюда всю толпу, сколько ни есть. Их тут, верно, тысяч восемь.

Гоните их всех сюда, пусть каждый лично увидит. Они могут,например, выходить с этой стороны из-за угла, проходить мимо дома и сновауходить за угол. Здесь сейчас собрались все мужчины округа, так что мы получимвосемь тысяч свидетелей, которые увидят самогон, сусло и перегонный куб.

Бугер нахмурился, а потом и говорит:

— Постой-ка. Так нельзя. Тогда у тебя будет уйма свидетелей,но жюри присяжных ты не составишь, их всех дисквалифицируют.

Шериф мечтательно покачал головой:

— Ребята, вот я и толкую вам, что вы еще не поняли, в чемтут вся прелесть. Разумеется, все мужчины здесь. А как насчет женщин? Бугер сОтисом так и разинули рты. Мне показалось, что шериф опять вот-вот сломается изаплачет, так он начал пыхтеть и задыхаться, а по щекам у него потекли слезы,но он улыбался.

— Понимаете, ребята? Понимаете? Присяжных набрать будет неиз кого, только из женщин. А они охотно линчевали бы его, когда бы только моглидо него добраться. Подумайте только — жены, чьим мужьям он добрых двадцать летпродавал дрянное виски и играл с ними краплеными картами.

Бугер с Отисом уставились на него, точь-в-точь как дядяФинли на свое Видение.

— В жизни не слышал ничего более потрясающего, — елевымолвил Бугер. Шериф кивнул:

— Так-то, парни. Давайте гоните всех сюда. Только спервасделайте мне маленькое одолжение. Оставьте меня здесь на десять минут одного,совсем одного. Я столько лет об этом мечтал, и больше у меня уж не будет такойминуты. Я хочу постоять здесь и посмотреть, как он беззаботно дрыхнет междукорытом с суслом и самогонным аппаратом. Воспоминание об этом будет согреватьменя в старости.