Гладиатор - Филипп Ванденберг

Адитон, окутанное тайной место, где звучали предсказания оракула, находился в самом центре храма. Пара ступеней вела в небольшую комнату, часть которой была отделена занавесом. За этим занавесом находилась погруженная в транс пифия. Жрец провел Вителлия по лестнице и жестом приказал ему оставаться на месте. Вителлий беспомощно огляделся в поисках своего проксеноса. Однако еще прежде, чем он успел подать Аристофану знак, из-за занавеса послышался полный муки голос пифии. Он звучал глухо, невнятно и таинственно. Пифия говорила по-гречески, и Вителлий не понимал ни единого слова. Жрец, однако, записал ответ на оборотной стороне врученной ему предварительно римлянином таблички. Затем он передал табличку Аристофану. Окинув Вителлия серьезным взглядом, грек перевел:

«Ты не найдешь свою девушку на земле Ахейи. Пройдут годы, прежде чем ваши пути пересекутся вновь. Но и это не станет для тебя днем радости, потому что твоя возлюбленная будет стоять перед тобой, но ты не узнаешь ее».

Вителлий взял в руки табличку с непонятными письменами, мучительно пытаясь понять, что же означает предсказание оракула. Жрец уже вел их к выходу, когда Вителлий с болью осознал всю тяжесть услышанного приговора. Ребекка навсегда потеряна для него. Однажды ему еще предстоит встретиться с нею, но она так изменится, что он ее не узнает.

Внезапно у Вителлия возникла целая тысяча вопросов. Он повернулся, намереваясь вернуться в храм, но тяжелая дверь уже захлопнулась за жрецом. Ослепленному солнечным светом, юноше показалось, что далекая долина с бесчисленным множеством отливающих серебром оливковых деревьев расплывается, словно отражение на поверхности воды. В глазах у него стояли слезы.

– Налегайте вовсю, ешьте и пейте, сколько влезет. Нам ведь предстоят трудные времена!

Такими возгласами подбадривал Ферорас гостей. Раз в год богатый ростовщик приглашал самых крупных своих должников на пир в пригородную виллу. Сейчас тут, отрыгивая и икая, возлежали одурманенные вином видные сановники и сенаторы. Никто бы не удивился, увидев на почетном месте даже самого императора. Жить в долг было признаком хорошего тона, и тот, кто долгов не имел, почитался всеми простофилей. Ростовщики, крупнейшим из которых был, несомненно, Ферорас, пользовались огромным влиянием, поскольку каждый из должников оказывался в полной от них зависимости.

Когда пир был в полном разгаре и у многих гостей голова начала уже идти кругом, Ферорас начал свою речь. Правда, заставить слушать себя оказалось не так-то легко.

– Римляне, дети мои, выслушайте меня! – несколько раз пришлось выкрикнуть ему. – Я счастлив собрать вокруг себя столько выдающихся людей и иметь возможность назвать их своими друзьями. Как вы знаете, Рим пережил уже свои лучшие времена. Походы против Британии, Германии и Армении потребовали огромных расходов. Снабжение города питанием оставляет желать лучшего, даже если император и полагает, что заплесневевшее зерно лучше выбрасывать в Тибр, чем раздавать бедным.

– Долой Нерона, долой Рыжебородого! – послышались пьяные голоса.

– По этим причинам, – продолжал Ферорас, – мне также становится все труднее собирать необходимые средства. Для того чтобы и другие имели возможность пользоваться полученными у Ферораса кредитами, я вынужден просить вас, собравшихся здесь, как в этом году, так и в дальнейшем, погашать ежегодно десятую часть причитающегося с вас долга…

Дальнейшие слова банкира были перекрыты всеобщим воплем:

– Живодер! Лихоимец! Предатель!

Одни грозили Ферорасу кулаками, другие же смотрели на него в пьяном остолбенении.

Прошло несколько минут, прежде чем страсти немного улеглись, но худшее было еще впереди. Ферорас продолжил свою речь:

– Это, дети мои, я делаю для вашего же блага. Деньги будут все дорожать, а потому и мне придется повысить ставки. Тем, кому прежде насчитывалась десятая часть, придется в будущем платить пятнадцать процентов годовых…

– Смерть кровопийце Ферорасу! – вскричали теперь должники. – Пусть удавится он своими деньгами!

В Ферораса швыряли фруктами, куриными ножками и кусками рыбы, а он лишь, широко улыбаясь, повторял:

– Но, дети мои!..

Трое мужчин за одним из дальних столов поближе сдвинули головы. В отличие от других, изливавших свой гнев в громких криках, они разговаривали тихо, поглядывая по сторонам. Эвмольп, рослый мужчина с темными кудрями и густыми мохнатыми бровями, одним глотком осушил кубок, со стуком поставил его на мраморный столик и презрительно прошипел:

– Деревья в своем саду он поливает вином, собаки его жрут из серебряных мисок, а Мариамна, жена его, лишь единожды надевает каждое из своих платьев. А кто оплачивает все это? Мы, друзья, только мы!

– Его образ жизни – истинное святотатство, – согласился Теренций Понтик, седовласый худощавый мужчина, знавший, несомненно, лучшие времена. – Разве не святотатство – повышать на целую половину процентные ставки? Да покарает его Меркурий!

– Долго придется ждать, пока Меркурий услышит тебя! – проговорил Педаний, третий из мужчин, возлежавших за этим столиком. Он был известным торговцем, поставлявшим римлянкам лучшие из тех, что были в мире, ткани. Однако все его торговое дело было создано на деньги, взятые в долг у Ферораса, так что теперь, хотя об этом никто не знал, практически принадлежало ростовщику. – Не знаю, как я буду выплачивать такие высокие проценты, я уж не говорю о возвращении самого долга, – пожаловался он. – Если я повышу на треть цену финикийских тканей, оборот сразу же снизится больше чем на половину. Мне только в Тибр остается броситься.

– На седьмом десятке лет, – угрюмо проговорил Теренций Понтик, – я пришел к выводу, что превратить сто сестерциев в двести можно лишь ценой немалого труда, но сто тысяч почти неизбежно превращаются в двести тысяч. Увы, сто тысяч я могу насчитать только долгов, и цифра эта с каждым днем становится все больше. Я тоже не вижу никакого выхода. Последние годы мои виноградники давали плохие урожаи, земли давно уже заложены…

Старик умолк, увидев приближающегося к ним Ферораса.

– О чем толкуете? – с наигранным дружелюбием спросил ростовщик. – Не иначе как браните меня?

– Господин! – с мольбой в голосе проговорил Теренций Понтик. – Я не смогу выплатить проценты по своему долгу. Отложи их взыскание до следующего урожая, иначе мне придется влезать в новые долги.

Педаний в свою очередь схватил Ферораса за руку.

– Со мной то же самое. Я хотел бы иметь возможность платить тебе даже более высокие проценты, но выплачивать хотя бы десятую часть долга выше моих сил. Если я повышу цены, многие клиенты перестанут иметь со мной дело. Конкуренты только и ждут этого. Ты разоришь меня…

Ферорас ткнул пальцем в тунику торговца.

– Если ты можешь носить туники из дорогих финикийских тканей, дела у тебя, надо понимать, идут не так уж плохо…