У любви на крючке - Тесса Бейли

со дня появления в Уэстпорте. Допустим, подсознательно, но уж теперь с пути она не свернет. Ей хотелось надеяться, что Фокс после ее отъезда обретет веру в себя и открывающиеся перед ним возможности.

Взгляд Ханны упал на кровать, где лежала папка с текстами матросских песен.

Завтра она вступит в схватку, и это будет не просто лобовая атака.

Глава 19

Фокс замер у плиты, не спуская глаз с двери гостевой комнаты. Каждая клеточка тела вибрировала от напряжения. Какой он увидит Ханну? Или, точнее, в какую игру она планирует сыграть?

Ночью он почти не спал: все воспроизводил в памяти их поездку от церкви до дома. Вспоминал каждое слово Ханны. Кстати, что значил этот поцелуй перед дверью? И правда – что, черт возьми, задумала Веснушка? Ведь Фокс сказал ей четко и ясно: никакого секса между ними не будет. Пусть обрабатывает дальше своего замечательного режиссера. С Фоксом они останутся друзьями и не более того.

Почему сейчас каждое из этих заявлений казалось всего лишь пустым звуком?

Впрочем, Фокс догадывался почему. Через несколько минут Ханна выйдет из спальни, поцелует его, и он не устоит: упадет на колени и расплачется от благодарности.

Веснушка просто морочит ему голову. Надо скинуть с себя этот морок, и немедленно.

Разумно?

Фокс машинально переворачивал блинчики на горячей сковородке, а в голове теснились непростительные слова, сказанные вчера вечером.

Радуйся, что я тебя не трахнул, иначе ты стала бы для меня просто очередной телкой!

Господи, да как его земля носит после такой гнусной лжи…

Хотя, пожалуй, он как раз заслужил ту участь, что ему предстояла – жить и мучиться. Стоило лишь вспомнить боль в глазах Ханны. Какой же он все-таки подонок… Как посмел? Как решился вылить смертоносный яд на девушку, которая желала ему добра?

Фокс долго пытался забыть уничижительную мину Мелинды, когда услышал от нее, лежащей в постели с лучшим другом, что он – не более чем любовник на час, инструмент для легкого развлечения. Тогда он и поклялся себе впредь не попадать в подобные ситуации. А вчера представил себе, что Ханна когда-нибудь посмотрит на него взглядом Мелинды. Проще сразу воткнуть в сердце нож. Предательство подружки из колледжа покажется невинным пустяком, если Ханна в нем разочаруется или, не дай бог, его бросит. Так что боишься – бей первым. Скажи гадость, которая ее оттолкнет, а его защитит…

Боже, он ведь смертельно обидел Веснушку.

Видел, как ей больно.

С другой стороны… она его поцеловала. Значит, простила?

И что же теперь?

Кого он сегодня увидит? Лучшую в мире девушку? Девушку, составившую коварный план? Ведь тот поцелуй у двери, от которого плоть Фокса восстала, словно каменный кол, случился не просто так. Когда девушка дарит мужчине глубокий поцелуй, это что-то да значит. Решимость Ханны его пугала.

Пугала – и в то же время дразнила, пробуждала надежду. Опасную, глупую, которая заставляла задаваться вопросом: «А что, если?»

Что, если Фокс просто закроет глаза на недостаток уважения команды? Что, если он все же возьмет на себя ответственность, которой так тщательно избегал?

Человек, считающий себя достойным Ханны, должен брать на себя ответственность. Только это относится не к нему. К кому угодно, только не к нему. Такой человек не может иметь безликую, лишенную элементарного комфорта квартиру. Такой человек обязан желать карьерного роста. Например, стремиться вырасти от сменного шкипера до капитана.

К нему все это никакого отношения не имеет.

Фокс твердо кивнул и перевернул блинчик на сковороде. Глянул на дверь гостевой спальни. Глупо скучать по человеку, с которым ты расстался только вчера вечером. Завтра на пять суток он уходит в море. Если уж ему хватило одной ночи, чтобы затосковать по Ханне, сто двадцать часов в рейсе будут положительно невыносимы. Пожалуй, надо прямо сейчас потренироваться обуздывать свои чувства.

Ты не соскучился…

Он прислушался к своему сердцу.

Не сработало…

– Ханна! – крикнул Фокс и сам удивился – так неестественно звучал его голос. – Завтрак готов!

– Иду, секундочку!

Великолепно… Значит, они будут делать вид, что вчера вечером ничего особенного не случилось. Будут вести себя так, словно Фокс не приоткрыл перед Ханной душу, которую много лет держал на замке. Как будто он не рассказал о якобы добродушных насмешках экипажа. А целоваться они и до того целовались. Переживут.

Только почему в груди все переворачивается?

Ханна вышла из спальни, и Фокс застыл с лопаткой в руке, жадно впитывая ее облик.

Сегодня строгого пучка на макушке не было и в помине. Шелковистые волосы распущены, вместо джинсов – короткое свободное платье оливкового оттенка. Серьги. Замшевые черные ботфорты, а над их краем – светлая полоска бедер, словно намек на предстоящий десерт.

Черт, надо было с утра передернуть…

Фоксу и без того приходилось непросто, когда Ханна была рядом. Но сегодня… В этой одежде она казалась куда более доступной, а ведь ему предстояло провести с ней целый день в Сиэтле. Следующие несколько часов будут мучительны. Глядя на черные ботфорты, совсем несложно было представить, как ножки Ханны скрестятся на его пояснице…

В настоящее Фокса вернул запах гари. Отлично, черт возьми… Пока глазел на девушку, блин на сковороде превратился в угольки. О чем он думал? О декоративных подушечках и занавесях на окна? Как же, у него гостит такая девушка…

– Привет, – сказала Ханна, смущенно теребя свисающую с мочки уха сережку.

– Привет! – откликнулся Фокс, подцепил сгоревший блин и бросил его в мусорную корзину. Залив в сковородку новую порцию, продолжил: – Прекрасно выглядишь.

Настолько, что я с удовольствием опрокину тебя на диван и сорву платье…

– Спасибо.

Между ними повисло ощутимое напряжение, и Фокс не находил себе места. Такого быть не должно… Он судорожно искал способ восстановить непринужденную атмосферу.

– Наверное, вчера сидела допоздна, составляла плей-лист в дорогу?

– Да уж посидела, – подмигнула немедленно оживившаяся Ханна. – Куда деваться? Все же едем в столицу гранжа! – Усевшись за кухонный островок, она подперла рукой подбородок. – Прости, малыш, боюсь, в пути я замучаю тебя до смерти «Нирваной» и «Перл Джемом»[41].

Малыш?.. Второй блин не сгорел лишь чудом. Ханна невозмутимо водила пальцем по экрану телефона, словно не она только что произнесла нежное слово. У Фокса же внутри все перевернулось. Он и сам называл Ханну малышкой, однако никакого смысла в словечко не вкладывал. Во всяком случае, оно звучало не на залитой солнцем кухне, где витает запах теплого джема. Выражение сразу создало подобие домашнего уюта, и Фокс на секунду представил себе, что они – супружеская пара.

Так вот в