Территория отсутствия - Татьяна Лунина

— Здрасьте! Вы кто?

— Ты дочь Бодуна, — он спрашивал, как утверждал.

— Да.

— Мария.

— Откуда вы меня знаете? Знакомы с папой?

— Ты задаешь слишком много вопросов, для юной девушки это нехорошо.

Молодая москвичка презрительно фыркнула, но решила смолчать. По всему видать, что дед хоть не страшен, но лучше ему не перечить, особенно здесь, на Кавказе, где женщине и рта без разрешения не раскрыть. «Знаток» горных законов нацепила маску паиньки, кротко сложила ручки.

— Молодец, — одобрил фантом, — человек суетиться не должен. Суета вытесняет его с территории, поняла?

— Нет.

— У каждой судьбы, девочка, своя территория. Там люди рождаются, любят, живут, оттуда смиренно уходят, — он нес полную чушь, понять которую невозможно и трезвому, а у нее в голове еще шумело молодое вино. — Если будешь активно вторгаться в чужую судьбу, давить других, чтобы самой шагалось легко, хитрить, завидовать, врать — опустошишь свои владения и вместо урожая соберешь одни камни.

— Во-первых, я совсем не завистливая, — не сдержалась цыганская дочка. — А во-вторых, у нас нет никаких владений, значит, нечего собирать.

— Владения есть у каждого, — строго возразил горбоносый чудак, — их отмеряет человеку Господь. А тебя он еще наградил и даром внушать любовь.

— Разве это плохо?

— Когда им питают жизнь — хорошо. Но есть владения, как выжженная пустыня, где уничтожено все, что должно там расти: вера, надежда, любовь. Территория есть, а жителей нет, только суета, пустота и обман. — Он подошел к изголовью, стал рядом, продирая острым взглядом насквозь. — Заруби себе на носу: территорию отводит Бог, но властвует там человек. Можно даже в угол загнать свою душу, душа человечья крепкая, держится до последнего. Ты только каплю вина ей оставь, чтобы не иссохла, да крошку хлеба, чтоб не оголодала совсем — она будет жить. — Старик положил руки на девичьи глаза, ладони неожиданно оказались нежными, прохладными, пахнущими душистой травой. — А теперь спи. Знаю, ты не все поняла, но сказанное слово, как брошенное семя, обязательно принесет плоды. Спи, Мария! Когда проснешься, забудь меня и слова мои, для тебя пока странные, — и выдохнул, как припечатал: — Да будет так!

* * *

— Может, ты ведьма?

— М-м-м?

— Нет, правда, признайся: может быть, твоя матушка согрешила с бесом?

— У меня отец был цыган, понятно? И если не прекратишь молоть ерунду, я напророчу тебе что-нибудь жуткое или заколдую.

— Заколдуй! — в комнате был полумрак раннего зимнего утра, за окном дворник скреб снег лопатой, где-то орал «зайка моя» Киркоров. — Почему ты не захотела поехать ко мне?

— Соскучилась по своему дому.

— А я соскучился по тебе.

— М-м-м?

— Если не прекратишь мычать, укушу! — в ответ послышалось категоричное «м-м-м», подкрепленное отрицательным жестом. — Все, мое терпение лопнуло!

…Через полчаса, отлепившись от горячего ненасытного тела, она призналась.

— Я сегодня опять видела тот же сон.

— Какой?

— Помнишь, я как-то рассказывала, что после школы, в августе, когда многие из нас уже стали студентами и одурели от всех экзаменов, мой бывший сосед по парте, Лешка Бугров, предложил мне и еще четверым ребятам из нашего класса на недельку смотаться в Афон, под Сухуми. Там жил его родной дядя, который над Бугром просто трясся и постоянно зазывал к себе. Хоть одного, хоть с друзьями — лишь бы любимый племянник приехал.

— Помню. Ты еще тогда говорила, что, если бы не отец, не видать тебе этой поездки, как своих ушей.

— Точно! Родители сначала вообще никого не хотели отпускать, но потом сжалились. Созвонились с Лешкиной мамой, взяли клятвенное обещание, что ее брат не будет спускать с нас глаз, напичкали каждого советами и проводили на вокзал. Было здорово, правда! Пять дней пролетели, как один, а на шестой, перед отъездом кто-то из мальчишек предложил подняться в горы самим, без старших. Идея, естественно, привела всех в восторг. Мы воспользовались тем, что Лешкиного родича внезапно вызвали на работу, наплели что-то тетке, Бугор стащил вино из подвала. Нам хотелось свободы, хмеля, песен, звезд и прочей романтической чепухи, которая запоминается в таком возрасте на всю жизнь. Расположились у речки. Лешка охлаждал вино, ребята собирали хворост для костра, Ленка Найденова мыла в ручье виноград, а я нашла тропинку и стала подниматься по ней. Было интересно, куда она приведет. Привела: провалилась в какую-то дыру и потеряла сознание.

— Бедняжка. И что дальше?

— А вот дальше случилось странное. До сих пор не могу понять: то ли наяву это было, то ли приснилось.

— Что именно?

— Черный старик.

— Негр?

— Просто смуглый, и весь в черном.

— Значит, колдун. И что он делал? Приобщал к своей кабалистике?

— Нет, он хотел сказать что-то очень важное, о чем-то предупредить. Но мне казалось, старик несет чепуху.

— Страшный?

— Ничуть. Высокий, худой, весь в черном, ходил вокруг и размахивал руками, как крыльями. Настоящий ворон, — Мария притихла, вспоминая странный сон, который впечатался в память, словно рифленая подошва — в расплавленный от жары асфальт. Помнилось все: грубый топчан, котелок, морщины на смуглом худом лице, пронзительные темные глаза, горбатый нос, черный клобук, длинная черная ряса — то ли чернокнижник, то ли монах. Помнился даже паук, болтавшийся в воздухе на паутинке, точно воздушный гимнаст. Забылось главное — слова. Кажется, старик бормотал о какой-то территории, о выжженной пустыне, где кого-то надо поить вином, о чьем-то бесценном даре, о вере во что-то — чушь несусветная! Однако она могла бы поклясться, что в этой чуши скрывался смысл жизни для каждого.

— Так что твой ворон накаркал?

— Не помню, — Мария жалела, что проболталась. Размякла, как идиотка, и выдала то, о чем лучше молчать. А выдавать такое — почти предавать, причем не других — себя. Она потянулась, как кошка, и улыбнулась. — Ерунда! Это все только сон. Кстати, почему мы валяемся? Уже почти светло, сейчас, наверное, около восьми. Разве у нас выходной?

— У меня — да. — Что-то в его тоне показалось фальшивым.

— Что-то не так?

— Все нормально.

— Правда?

— Конечно. — Голос звучал подозрительно беззаботно, чтобы можно было поверить. Однако в душу лезть Мария не стала, захочет — расскажет сам.

— Я пошла в ванную. Через два часа мне надо быть на работе.

— Кофе попить успеем?

— Легко!

…В «Ясоне» за прилавком сидела другая — толстая, белобрысая, круглолицая, с бесцветными ресницами и бессмысленным взглядом по-стариковски выцветших глаз, считавшихся, наверное, голубыми. Преемница Леночки Карасевой скорее походила на вылезшую из кадки опару, чем на продавца-консультанта в антикварном салоне. Такая, конечно, распугает всех покупателей, зато не вызовет у начальства охоты запираться tet-a-tet в кабинете. Виктория Акакиевна надежно обезопасила свой душевный покой.