Варшава - Владимир Козлов

– А как с зарплатой?

– За март я могу заплатить тебе по нашей новой схеме двадцать долларов. И то – я их, можно сказать, беру из своего кармана, отрываю от семьи. Ну а за апрель… – Шеф разводит руками.

– Но уже двадцать пятое число, я почти месяц отработал…

– Да, я понимаю, но, к сожалению…

– Если вы собирались меня уволить, то сказали бы раньше – я бы не выходил на работу…

– Ладно, так и быть. Поддержу тебя финансово, опять из своих личных средств. Еще двадцать долларов за апрель. Итого – сорок долларов. По курсу четыре пятьсот двадцать… Это будет… – Он жмет кнопки на калькуляторе. – …Сто восемьдесят – восемьсот.

На столе лежит газета, в ней – большая реклама «Приорбанка»: «Внимание! Новая услуга – размен стодолларовых купюр. В неограниченном количестве и любым номиналом».

* * *

Напротив иняза, у немецкого посольства, – очередь: человек пятьдесят. Я спрашиваю:

– Кто последний на визу?

– Я, – отвечает сутулый дядька с длинными волосами, в больших очках. В руке у него тряпичная сумка, из нее торчат свернутые бумажки.

– Хорошо, я за вами.

Вытаскиваю из рюкзака тетрадку по немецкому, открываю. От мужика воняет.

Сую под стекло факс приглашения. За стеклом – девушка в белой блузке. Лет двадцать пять, короткие светлые волосы. Я говорю:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. С какой целью едете в Германию?

– Частный визит.

Она просматривает анкету.

– Паспорт будет готов двенадцатого. С вас двадцать марок – консульский сбор за визу.

Я вытаскиваю из кармана две купюры с портретом Гаусса – вчера купил в обменнике на площади Победы.

– До свидания.

– До свидания.

* * *

Суббота. Полдвенадцатого. Я один в комнате, Дрон и Дэмп уехали на выходные домой. Надеваю старые «ливайсы», «косуху», обуваю кеды и выхожу в коридор. Дергаю дверь 12–01 – заперто. Стучусь – никто не отвечает. Иду к лифту.

На остановке – никого. Подъезжает красно-желтый трамвай, я поднимаюсь по ступенькам. Вагон – почти пустой, только на передних сиденьях – семья: муж, жена и двое детей, мальчик и девочка. Взрослые вяло переругиваются, дети клюют носами.

Прохожу по вагону, сажусь сзади. В открытые окна задувает прохладный ночной воздух.

Парк Горького – большой, темный и мрачный. Под лавками валяются бутылки от водки и пива, раздавленные пластиковые стаканы, смятые сигаретные пачки. На аллеях пусто, я сворачиваю на тропинку.

Из кустов выходит чувак в белой рубашке. У него испуганное лицо. Он говорит:

– Не подскажешь, где здесь туалет?

– В такое время туалет не очень-то нужен…

– Не, ты знаешь, я тут стал под кустом – подходит мужик и говорит: давай я у тебя отсосу.

Я махаю рукой в сторону центрального входа.

– Туалет – там.

– Спасибо.

Чувак поворачивается, уходит.

За кустами страстно целуются парень и девушка. Его рука лазит у нее под юбкой.

Вокзал. Подхожу к окошку пивного ларька. Передо мной в очереди – два чувака. Один говорит продавцу в замызганном фартуке:

– Ты мне смотри, чтоб свежее. А то, не дай бог…

– Ну и что ты мне сделаешь?

– Увидишь.

– Напугал ты меня.

Продавец дает чувакам две поллитровые банки, они встают у стойки. За соседней пьет пиво дядька в плаще и шляпе. Перед ним на куске газеты – сушеная рыбина.

Стойка рядом свободна. Я ставлю на нее свою банку, поднимаю глаза на рекламу «Приорбанка». Буква «а» не светится.

Иду вдоль ограды депо. Визжат электровозы. На лавках сидят вокзальные бомжи, подростки и командировочные.

Сажусь на свободную лавку. На соседней – лысый мужик в пиджаке, в очках и араб в черной ветровке. Лысый смотрит на меня, я отворачиваюсь.

По аллее медленно проезжает ментовский «уазик». Лысый встает, идет ко мне. Араб остается сидеть.

– Можно мне здесь присесть?

– Пожалуйста.

Мужик смотрит на ограду депо, поворачивается ко мне. Я вожу кедом по земле, делаю канавку. Он говорит:

– Хорошая сегодня ночь.

– Ну да, наверно.

– А для кого – и не очень. Имею в виду – если кого обокрали или обули. Но с вами, надеюсь, такого не случилось?

– Нет.

– Я понимаю, конечно, что это… криминальное несколько предложение, но иногда кажется, что такая вот ночь может стать самой лучшей в жизни. Вы меня понимаете?

– Более-менее.

– Вот мы могли бы поехать ко мне. На такси. Один уже есть. – Он кивает на араба. – Ну, и вы тоже. Я бы вас в ванне вымыл, пивом напоил, а?

Я молчу. Араб встает с лавки, подходит, садится рядом с мужиком. Мужик обнимает его за плечи, поворачивается ко мне.

– Ну так как? Я понимаю, конечно… Но вы ж видите – я не криминал какой-нибудь. Работаю в НИИ ЭВМ, могу показать пропуск…

Араб гладит мужика по ноге.

– Видите, он уже торопит. А ведь могли бы и без него, только мы с вами. Ну, как?

– Никак. Не интересует.

Я встаю с лавки, иду к вокзалу, оборачиваюсь. Мужик смотрит мне вслед. Араб сидит, положив ему голову на плечо.

* * *

Автобус подъезжает к таможне, останавливается. Народ начинает выгружаться. Почти у всех – огромные баулы, едут в Польшу торговать. Гудят моторы. Где-то гавкают собаки.

Сонный таможенник роется в моем рюкзаке. Две бутылки водки, батон, банка тушенки и банка сгущенного молока. Он расписывается в декларации, я прохожу в следующую комнату. Светятся зеленые точки электронных часов: 02:23.

Туалет. Мою лицо холодной. В раковине валяется выжатый тюбик от зубной пасты «Colgate».

Выхожу на Восточном вокзале, стараясь не высовываться из толпы. Четверо рэкетиров нагло разглядывают приехавших. У одного на сломанном носу – очки.

Краем глаза вижу – рэкетиры выхватывают из толпы пацана. Он отдает им зеленые купюры. Я захожу в вокзал. До автобуса на Франкфурт – четыре часа.

Сажусь на лавку на набережной Вислы. Достаю из кармана «косухи» складной металлический нож. На ручке – цена: «99 коп». Вытаскиваю из рюкзака замасленную банку тушенки. Открываю ее ножом, кладу куски тушенки на хлеб.

Бетонные плиты набережной покрыты польскими граффити. По Висле плывет теплоход.

* * *

Франкфурт. Грузовой переход. Фуры по одной подъезжают к пограничной будке. Темнеет.