Наглый. Дерзкий. Родной - Ульяна Николаевна Романова

не козе, – хмыкнула я.

– Хочешь, я ее на пятнадцать суток посажу? – азартно предложил Скиртач. – За кражу.

– Козу? – не удержалась я от смеха.

– Ага.

– А петуха за хулиганство?

– За покушение на исподнее, – согласился Матвей и сверкнул глазами. – Скучал по тебе, Катерина Романовна, как… Ни спать, ни жрать нормально не мог. А ты? Скучала?

– Ну так, – пожала я плечами и в ту же секунду меня подняли, обнялии, не стесняясь свидетелей, поцеловали.

Так, что у меня перед глазами темные круги образовались, а все тело закололо тысячей острых иголочек. Матвей так сильно прижимал меня к себе, что, казалось, еще немного, и кости начнут хрустеть. И продолжал целовать, сплетаясь языком с моим, выпивая мое дыхание, не позволяя сделать и глоток воздуха. Я буквально парила над полом, нежась в крепких и таких уютных объятиях Матвея, забыв обо всем. Шум крови в ушах заглушал все посторонние звуки, а от макушки до копчика словно электрическим разрядом шарахнули.

Низ живота требовательно ныл и пульсировал, а в голове не осталось ни единой мысли. Только он, его руки, его запах, его вкус и его голод, смешанный с моим.

Я скучала. Так сильно скучала, забыв о гордости, о том, что я вроде сильная и независимая и мне никто не нужен. Никто, кроме дерзкого мальчишки с самыми нахальными голубыми глазами, который неожиданно проник так глубоко в сердце, что никакими тисками не вырвать.

И наверное, мне стоило бы вспомнить про гордость, но уже не получалось сопротивляться. Да и последняя наша встреча две недели назад многое показала. Его поступок сказал больше любых слов.

У меня было ровно две обещанных им недели, чтобы принять решение, и я решила пойти за сердцем и своими чувствами, отодвинув в сторону гордость и самолюбие.

Кто-то, возможно, осудил бы меня, но мне было плевать. И даже если у нас с Матвеем ничего не получится, я буду знать, что сделала все возможное, чтобы хоть попытаться стать по-женски счастливой.

– Кхм… – отвлекли нас, напоминая, что в помещении есть свидетели.

Мы с трудом оторвались друг от друга и пытались отдышаться. Я подняла голову и взглянула в глаза Матвея. И утонула.

На меня никто и никогда так не смотрел. Казалось, что я физически ощущала, как тепло его взгляда окутывало все тело, как медленно оживают и порхают бабочки в животе.

– Ты больше не пропадешь? – тихо спросила я.

– Не дождешься, Катерина Романовна, – нахально подмигнул Матвей и широко, счастливо улыбнулся.

– Так, сладкая парочка «Твикс», – довольно пророкотал Багров, – вы или ведра с тряпками берите, или такси и до дому.

Матвей вопросительно глянул на меня, а я опустила ресницы и пробормотала:

– Мне завтра нужно открыться, я нескольких клиенток уже записала.

– Понял, – согласно кивнул он.

Одной рукой прижимал меня к себе и достал мобильный. Набрал кому-то, дождался, пока ему ответят, и пропел:

– Вернись, лесной олень, по моему хотенью…

– Я тебе сейчас все рога поломаю, – тяжело выдохнул Лев.

– Переодеться не забудь, – очень серьезно кивнул Матвей, но глаза его смеялись.

В трубке снова послышался тяжелый вздох и короткие гудки.

– Поржать над ближним – святое дело, – объяснил мне Матвей на мой вопросительный взгляд. – Роберт Леванович, чем помочь?

– Лампочки неси, – великодушно ответил Багров, – еще краны надо перепроверить, на одной мойке напор плохой.

Матвей с видимой неохотой выпустил меня из объятий, вздохнул и решительно пошел на помощь бывшему тренеру.

Он все еще тяжело дышал и не сводил с меня взгляда, подавая лампочки Роберту, стоящему на стремянке.

Я отдышалась, поправила волосы, глянула на себя в зеркало и поняла, что щеки мои пылают. Покосилась на счастливую Аврору, умиленно улыбающуюся Наташу и вновь взялась за дело.

Уборка застопорилась. Мы с Матвеем как-то незаметно всегда оказывались рядом, и он не упускал ни одной возможности обнять меня, украдкой поцеловать в щеку или просто взять за руку.

Мне казалось, что мы в толпе, но вдвоем. Я даже себе не могла объяснить это странное чувство, словно мы с Матвеем были в параллельной вселенной. Мы говорили с нашими друзьями, обсуждали перестановку или какие-то детали, но, казалось, находились в своем мире, где были касания украдкой, встречи взглядами в перерывах от дел, улыбки, словно невзначай брошенные друг другу.

Все присутствующие делали вид, что не замечали нашего подсознательного стремления встать поближе, дотронуться, да просто смотреть друг на друга.

В один из таких моментов дверь в салон снова открылась, а на пороге возникла очень несерьезная парочка. Старший снова надел шорты с пчелами, а на лицо – виноватую улыбку. За ним маячил Гриша – Кирилл с огромным букетом. Обычные хризантемы.

– Катерина Романовна, прости дураков, – дурашливо пропел Лев.

– Мы так больше не будем, – неистово поддержал его Кирилл.

– И этого чугастрика прости, Катя, – продолжал Лева, – он нам с Кирюхой все мозги вынес последние две недели. Бабушку расстроил, пирожки свои любимые есть не стал, исхудал весь. Катерина, я сам видел, как этот лось здоровый в подушку плакал, клянусь, и все от тоски по тебе. Катя… Вот, от сердца и от почек дарим мы тебе цветочек, только не выгоняй Мотю, а? Ну хочешь, мы его в синий цвет тоже покрасим, будет он синий конь из Милана, все в твою честь, Катерина Романовна. Ну, влюбился пацан, не гневись на него сильно, а?

Я не знала, смеяться или плакать, глядя на спектакль в исполнении двоих очень одаренных актеров из местного ФСКН.

Обернулась на ржущего Матвея и укоризненно покачала головой. Кирилл выдвинулся вперед, всучил мне букет и осмотрелся по сторонам:

– Лева, мне кажется, нас надурили. Мотя жив и сослан в трудовую ссылку к мойке.

– Не к помойке? – важно уточнил Лев.

– Не, ржет и кран чинит.

– Катерина Романовна, я знаете что предлагаю, – серьезно обратился ко мне Лев, – я сейчас кое-кому шорты с пчелами на голову надену, а мы с вами на кофе сгоняем, обсудим мою новую работу и похороны младшего. Мотя, я тебя в этих шортах и похороню!

– На памятнике напиши, что я всех рад видеть! – гаркнул Матвей. – Кать, не слушай его, это Левка все мои пирожки сожрал по дороге от бабули, ни одного не оставил, обжора.

– На памятник тебе еще тратиться, – вздохнул Лев, – обойдешься. Табличку тебе напишем картонную вместо памятника, а твой портрет Кирюха нарисует.

– Попрошу без клизмы! – выставил ладони вперед Мот.

– В шапочке из фольги, – согласился Кирилл и обратился ко мне: – Катерина, скажите, что вы помирились, а то у нас одноразовые платочки закончились его бесконечные