Как ты умрешь - Майк Омер

Вспомнить почему-то не получалось. Не вспоминалось даже, почему так саднит шея…

За рулем его трясло, страх смешивался с яростью. Что это было? Как могло случиться? Неужели это день, когда его поймают?

Возможно, да. А возможно, и нет.

Неизвестность пугала… и одновременно пьянила, возбуждая. Он ухмыльнулся маниакальной усмешкой — полуулыбка, полуоскал. Побит цветочницей, получил пулю от чертова лавочника… Как все это случилось? Он же был подготовлен! Девушку он заботливо вел нескольких дней; часами упражнялся во владении катаной, убеждаясь, что правильно держит дистанцию, что способен ошеломить ее мгновенностью броска. Увернуться от такого удара она не могла. Если только…

Если только не знала, кто он такой.

Не просто из-за подозрения, вызванного полученной картинкой. Нет. Там было узнавание. Без всяких колебаний. Каким-то образом, несмотря на весь его камуфляж; несмотря на то, что он принял все меры предосторожности, четко блюдя дистанцию, она мгновенно поняла, что он здесь затем, чтобы ее убить.

Как же так?

Как?

В досаде он ударил по рулю, размазав по нему кровь. Свою кровь. Ожило воспоминание о девушке — хрупкой, миниатюрной, но пнувшей его прямо-таки с силой мула. Кто такая эта Танесса Лонни? Хорошо ли он провел свое исследование? Вид, казалось бы, как у обычной смазливой пустышки из цветочной лавки, лелеющей мечту стать моделью. Откуда же такая быстрота реакции? И сила?

Он порывисто вздохнул. «Об этом подумаем позже. А пока надо удостовериться, что тебя не поймают и что ты не умрешь от потери крови». Осторожно ощупал рану; боль буквально ослепила его, и машина вильнула вправо-влево.

Осторожней, черт возьми! Не хватало еще привлечь к себе внимание. Ранение в поясничную область, но трудно сказать, насколько серьезное. До мотеля еще несколько кварталов, а уж там можно будет проверить, как все обстоит.

Полиция блокпосты если и выставила, то, по крайней мере, не у него на пути. Что неудивительно. Свой маршрут он хорошо рассчитал, выбирая окольные улочки с небольшим движением, перед часом пик.

Может, лучше было влезть в окно ее квартиры, когда она оставалась одна? Она так заманчиво его открывала… Но не хотелось полагаться на случай. Тем более что в окно он влезал и в прошлый раз. Повторение — верный способ оказаться в западне. Он и в магазин вошел буквально сразу, через считаные минуты после отправки сообщения. Чтобы сохранять непредсказуемость.

Все казалось таким идеальным, когда в новостях сообщили об аресте подозреваемого… Первоначально он планировал насладиться смертью Танессы через пару дней. Но как только понял, что полиция считает убийцу пойманным, то сразу решил: пора действовать. Застать их врасплох, пока они заняты самовосхвалением.

А все вон как обернулось…

От боли и слабости кружилась голова.

Скорей бы мотель.

* * *

Появление в больничной палате Митчелла Танесса встретила улыбкой. Его лицо напоминало тот давний памятный день, когда они бок о бок катались на велосипедах и она врезалась в дерево. Он тогда горячо винил себя, считая, что держался к ней слишком близко. Она ревела, а Митчелл опустился рядом на колени и с нежной тревогой спрашивал, всё ли с ней в порядке, бессвязно кляня себя.

— Ты в порядке? — спросил он и сейчас, чуть ли не подбегая к ее узкой больничной койке.

— Конечно, — ответила она чуть пьяным голосом. Ей дали обезболивающего, предназначенного, судя по всему, для страждущих лошадей. — Всего лишь царапина. Когда при пилинге ноги бреешь, и то больней бывает.

«Ах, острячка больная, как она шутит со своим братцем…»

Эту шутку Танесса готовила минут двадцать, напуская на себя залихватскую небрежность, — дескать, ничего особенного, с кем не бывает. В рукаве была припрятана еще одна.

— Мне только что сообщили, — сказал Митчелл. — Он напал на тебя в цветочном магазине?

— С мечом, прикинь, — она усмехнулась. — Самурайским. Вот чудило.

— Бл-лин… Охренеть. Танесса, я так сожа…

— Это не твоя вина.

Митчелл не спорил, но по его лицу было видно, что винит себя. Одному богу известно, почему. Кто, как не он, делал все, чтобы ее остановить?

— Куда пришелся удар?

Она слегка повернула голову, показывая швы на шее. Движение пронзило ее такой адской болью, что напускная улыбка на мгновение мучительно исказилась. Танесса втянула зубами воздух, сдавливая крик, готовый вырваться наружу. Доктор сказал: войди клинок на несколько миллиметров глубже, и она была бы мертва. Еще одна деталь, которую Танесса предпочла скрыть от брата. Лучше уж улыбаться.

— Парень, который меня оперировал, просто кудесник, — сказала она. — Доктор Франкенштейн. Ей-богу. Я тут видела у него под дверью каких-то фермеров — кто с вилами, кто с вилкой… Я думала, он закричит: «Как, оно живое?» А он их всех берет в оборот.

Это была шутка номер два — в надежде, что Митчелл надолго не задержится: поддерживать этот маскарад становилось все трудней.

— Танесс, мы его поймаем. Клянусь тебе.

— А то я не знаю, — успокаивающе сказала она. — Не надо патетики, Митч. Ты лучше скажи, как там Полин?

— Полин? Э-э… Сказала, что приедет, как только сможет.

— Ну и хорошо, торопиться не надо.

Митчелл оглянулся на дверь.

— Ты в курсе, что там дежурит коп? — спросил он вполголоса.

— Ноэл? Ну да. — Танесса кивнула. — Дежурный наряд на сегодня.

— Наряд? — не вполне понял Митчелл.

— Приказ шефа. Ваш криминальный психолог, кажется, сказала, что убийца может повторить покушение. — Голос Танессы впервые дрогнул. Она прочистила горло, снова напуская беззаботный вид, и сказала: — Видимо, он не из тех, кто отступается от своего.

Вышло как-то не очень. Экспромты ей никогда особо не удавались. Остроумцем в семье традиционно считался Митчелл.

Вошел доктор. Танесса не преувеличивала: он действительно походил на сумасшедшего ученого. Лысый, если не считать двух седых пучков по бокам, как у клоуна в цирке; на нелепо длинном носу толстые, черные кругляшки очков. Увеличенные толстыми линзами глаза были постоянно распахнуты, словно он пребывал в шоке, а одежда помята и растрепана, как будто, прежде чем надеть, он носил ее при себе свернутой в ком.

— Оно живое, — прошептала Танесса Митчеллу, заговорщицки шевельнув бровями.

— Ну, как себя чувствуете? — осведомился доктор. В его речи не было и следа германского акцента. Даже жаль.

— Прекрасно, — ответила она. — Сколько еще я здесь пробуду?

Доктор пожал плечами, как будто оценка ее больничного срока находилась вне его компетенции.