Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев

Солнце медленно уходило за горизонт. Такой закат можно увидеть только в степи. Казалось, бескрайнее пространство земли состоит из одной только ровной глади, укрытой мягким ковром трав. Ветер, весь день гонявший по бескрайним степным просторам, утих и только редкими своими порывами трепал седые космы ковыля. Вся степная живность умолкла, занятая поисками ночного приюта. Место, куда медленно опускался солнечный диск, казалось громадной глубокой чашей, непонятной и таинственной. Опускаясь все ниже и ниже, светило постепенно исчезло. Только огромное зарево на небосклоне напоминало, что был день, что была жизнь…

Невдалеке раздались крики, и Добродумов увидел двух всадников, которые, пригнувшись к гривам лошадей, кого-то преследовали. Это оказались татары. Ему не было никакого дела до того, чем занимались союзники казаков, но алабаи, словно по команде, рванули к ним. Иллариону не хотелось отклоняться от своего пути, однако ему все же пришлось направить лошадь в их сторону.

Почти догнав татар, он понял, что они преследуют какого-то зверя, скорее всего, волка. С неимоверной быстротой татарские всадники выпускали в зверя стрелы из луков. Но и волк попался матерый. Он то убыстрял свой бег, то почти останавливался, то бежал по прямой, то резко прыгал в сторону. В очередной раз сменив направление своего бега, зверь скрылся из виду за небольшим пригорком.

«Уйдет», — скорее радуясь, чем огорчаясь, подумал Добродумов. Скрылись за пригорком и татары. Илларион догнал их через пару минут. Всадники уже спешились и наблюдали за тем, как два огромных пса сцепились в кровавой схватке с волком. Соскочив с лошади, Добродумов подозвал алабаев к себе. В азарте они не сразу услышали зов хозяина. И только на второй окрик нехотя оставили свою жертву.

Это была собака. Вернее, то, что от нее осталось после схватки с алабаями. По всем приметам это был домашний пес: его шерсть старательно вычесана, а на шее закреплен широкий кожаный ошейник. Пожалев животное, которое буквально плавало в луже крови, Илларион достал из-за пояса пистоль и добил его.

Татары тут же бросились к добыче и сорвали с мертвой собаки ошейник. Они знали, что делать. Один из них распорол нитки ошейника и достал сложенный в несколько раз лист пергамента. Даже издалека на нем видна была гербовая печать рода Потоцких. Добродумов попытался забрать у татар послание молодого Потоцкого, но те с криками «Ясыр! Мурза! Ясыр!» вскочили на лошадей и умчались в свой лагерь.

* * *

Как всегда невозмутимый, комиссар Шемберг придирчиво наблюдал за тем, как польское войско заканчивало построение в походно-боевой порядок. Стефан расположил кавалерию в виде большого четырехугольника, заполнив внутреннее пространство пехотой и обозами. Медленно, но уверенно этот живой квадрат из людей, лошадей и подвод двигался в нужном направлении. Такой маневр, описанный в польских учебниках по военному делу, молодой Потоцкий выполнял много раз. И всегда успешно.

Татарская конница налетела внезапно. Тысячи всадников, взяв войско поляков в кольцо, устроили головокружительную гонку по кругу. Такого в учебниках по тактике ведения боя не было. Поднявшееся облако пыли закрыло солнце, стало трудно дышать. Испуганные лошади польских гусар шарахались в сторону, нарушая походный порядок. Словно в тире, татары на полном скаку обстреливали противника градом стрел. Наиболее отчаянные из них, как степные черти, выскакивали из облака пыли в нескольких метрах от гусар и арканами выхватывали поляков из их рядов. Выдернув шляхтича из седла, татарин еще долго тянул его за собой по земле. Во все стороны летели окровавленные перья, куски бархата и нежнейшего шелка. Слов молитвы или криков несчастных слышно не было. На уши давил боевой клич татарской конницы, который переходил в вой «Алла-а-а!».

Походно-боевой порядок польского войска был нарушен. Стефан и его командиры метались вдоль строя гусар, пытаясь выправить их ряды и дать хоть какой-то отпор татарской коннице. Главным врагом поляков стала паника. Ничего не видящие и не понимающие пехотинцы и обозники всей своей массой напирали на кавалеристов, выталкивая их из строя, после чего те становились мишенью для крымчаков. Кое-где гусары сами покинули ряды, рассчитывая прорваться сквозь кольцо татарской конницы. Их судьба была предрешена. Визг сабли — это последнее, что позволил им услышать Господь в шуме боевой схватки.

В одном месте, как по команде, кольцо степняков распалось, и в эту прореху ринулась конница Хмельницкого. Стефан думал, что он попал в ад, когда его войско окружили татары, но он глубоко ошибался — ад для поляков наступил сейчас.

Казаки не щадили никого. Их окровавленные клинки, словно ненасытные волки, кромсали тела шляхтичей. Закованные в латы и лишенные своего главного преимущества — движения в конном строю, польские гусары становились легкой добычей казацкой пехоты. Объединившись, два-три пеших казака легко поднимали на пики очередную жертву и сбрасывали ее под ноги своим побратимам, которые, ловко орудуя небольшими чеканами — боевыми молотками, — добивали врага.

В первых рядах казацкой пехоты шел Василь Люлька. Свои саблю и пистоль он, по-видимому, так и не выкупил. Все в тех же шароварах, с медным крестом на шее, он держал в руках обычную косу, которой в мирное время, наверное, убирал урожай. Только вместо колосьев ржи перед ним теперь стелились копыта лошадей, головы, руки и ноги польской шляхты. Все тело казака было залито кровью, которая уже начала прихватываться темно-коричневой коркой. Не поднимая головы и не глядя по сторонам, Василь сосредоточенно, с безразличием уставшего человека размахивал своим орудием убийства. Справа налево… Справа налево…

Стефан Потоцкий, оставив надежду сплотить в этой мясорубке свое войско, мужественно отбивался от наседавших на него казаков. Рядом сражался его боевой товарищ Сапега. Откуда-то из дальних рядов нападающих прозвучал выстрел мушкета. Дикая боль пронзила руку и весь левый бок Стефана. Что-то теплое и липкое стало растекаться по его телу. Сапега успел подхватить смертельно раненного друга и, перекинув Потоцкого через круп коня, стал уходить от места схватки.

Недалеко от поля сражения темнела полоска Черного леса. Без чьей-либо команды, с одним только желанием спастись польское войско стало отходить в его сторону.

Что произошло дальше, многие польские солдаты так и не поняли. Кавалеристы, которые первыми достигли опушки леса, просто исчезли. Исчезли и всадники, следовавшие за ними, — один ряд, другой, третий… Создавалось впечатление, что они исчезают за мелким кустарником и деревьями. И только когда отступавшие вслед за кавалерией пехотинцы подошли к опушке леса, они увидели, куда подевались их товарищи. Все они провалились в глубокие ямы, выкопанные казаками несколько дней назад. На дне ям были установлены остро заточенные колья, прикрытые ветками и сухим хворостом. Теперь эти ямы постепенно наполнялись телами солдат и лошадей. Увидев перед собой ужасающую картину, пехотинцы ничего не успели сделать. Они были сметены туда же потоком отступающих товарищей.

Крики умирающих затихли ближе к рассвету. Первые лучи солнца отразились в кровавых потоках, которые, пузырясь, вытекали через края ям. Из дупла дерева, стоящего на опушке леса, выглянула белка. Пробежав по стволу дуба, спрыгнула на землю. Замерев на несколько секунд, она поспешила вернуться назад и принялась чистить испачканные чем-то липким лапки.