Богдан Хмельницкий. Искушение - Сергей Богачев

Богдан обмакнул перо в чернила и каллиграфическим почерком вывел первую строку письма: «Господь Бог помог преодолеть нам поляков на Желтой Воде, в поле, посреди дороги запорожской…»

* * *

Выйдя из канцелярии, Добродумов заметил стоящего чуть в стороне Максима Кривоноса. «Так вот кого прогнал Хмельницкий, — подумал он. — Ну да ладно, нечего лезть под горячую руку». Удивительно, но Кривонос, проводив Иллариона долгим взглядом, не стал заходить к гетману, он не спеша направился туда, где разместились казаки его полка.

Добродумова больше ничто не задерживало на Сечи. Миссия была выполнена. Хмельницкий не остановится под Желтыми Водами. Илларион был уверен, что гетман со своим войском пойдет дальше. Но самое главное было сделано сейчас: письмо в Московию с предложением дружбы и мира написано и будет отправлено с посольской почтой уже через пару часов. Все. Можно уходить… «Извини, Богдан, но обойдемся без прощальных слов», — подумал он и, свистнув верным алабаям, направил коня к северным воротам Сечи.

Среди гранитной гряды, выходившей на поверхность глубокой степной балки, мерцал огонек. Июньские ночи в степи уже теплые, но без огня никак нельзя — его свет отпугивает степных хищников и змей, выползающих погреться на поверхность гранитных плит.

Тусклый свет костра освещал две фигуры в татарских халатах и лисьих шапках. Прислушиваясь к ночным шорохам, они изредка перебрасывались короткими фразами.

— И долго мы здесь будем сидеть? Может, это песье отродье в другом месте объявится? — недовольно и уже, по-видимому, не в первый раз пробурчал Чаплинский.

— Терпение, пан подстароста, — ответил ему Мисловский. — Долго объяснять, но это самое удобное место во всей округе. Добродумов непременно появится здесь.

Они покинули лагерь Стефана Потоцкого, как только польская армия начала готовиться к битве с бунтовщиками. Мисловский быстро нашел общий язык с командиром небольшого татарского отряда, и вместе с Чаплинским они затерялись в пестрой массе крымчаков. Впрочем, ненадолго. Уже на следующий день «часовщик» раздобыл одежду, лошадей, и в сопровождении скуластого провожатого они спокойно миновали татарские разъезды, все дальше и дальше уходя от реки в степь.

Расплатившись с проводником, Мисловский уверенно направил коня к огромным гранитным глыбам, хорошо заметным со всех сторон бескрайних степных просторов Запорожья. Чаплинский так до конца и не понял, почему именно в этом месте в самое ближайшее время появится Добродумов. Подстароста, уже привыкший доверять своему помощнику, смирился и на этот раз.

* * *

Богдан Зиновий Хмельницкий невидящим взглядом смотрел на Максима Кривоноса. Это продолжалось минуты две-три. Только что полковник закончил рассказ о своих подозрениях насчет божьего человека Иллариона Добродумова. Гетман слушал своего побратима, не проронив ни слова. Вытащив трубку и красивый кисет, он так и держал их в руках.

Наконец, словно не веря в то, что он услышал, Богдан попросил:

— А ну-ка, братчику, еще раз, и не спеша.

Кривонос повторил все, что рассказал до этого, обратив внимание гетмана на самые важные детали.

— Не иначе как лазутчик этот Илларион, — закончил свой рассказ полковник, — и я даже знаю, какой дьявол его к нам подослал. Понял это, когда увидел, как вы вместе пишете письмо русскому царю-батюшке Алексею Михайловичу. Змей ползучий этот Илларион, а не божий человек.

Последние слова Кривонос почти выкрикнул и, подойдя вплотную к Хмельницкому, продолжил:

— Ты мне, Богдан, скажи. Как мог ты написать письмо русскому царю, не спросив у нас — твоих верных побратимов? Чтобы дать денежку на церковь — спросил, чтобы казакам на горилку дать — и то спросил! А когда дело дошло до того, какой быть Украйне — свободной или в рабстве, ты сам решил. Ты кто такой, чтобы такое самому решать?! Посмотри, какая сила вокруг тебя собралась. Сбросим ярмо польское, будем незалежными, и на кой ляд нам этот царь-батюшка с его дружбой?! Очнись, друже!

Хмельницкий, слушая Кривоноса, высыпал горсть табака на стол и неспешно выкладывал табачные крохи в ряд. Казалось, что для него сегодня это самое важное занятие. И опять в тишине потянулись минуты… Кривонос негромко кашлянул. Богдан вздрогнул и, словно очнувшись, одним махом сбросил табак на пол.

— Где он? Найди, Максимушка, этого божьего человека и приведи его ко мне, — Хмельницкий обратился к Кривоносу таким голосом, что даже видавшему виды полковнику стало не по себе.

* * *

Погоню Сергеев заметил уже ближе к вечеру. Когда до причудливых, изъеденных вековыми ветрами гранитных глыб оставалось совсем близко, Владимир услышал вначале крики, а затем и выстрелы. Стреляли из пистолей. Пули свистели где-то в стороне. Но они свистели…

Алабаи, все это время бежавшие рядом, растворились в степи. Вечерние сумерки надежно спрятали их под своим покровом. На десятки верст вокруг не было ни одной живой души, поэтому Владимир не сомневался: погоня по его душу… Но кто?

Времени разбираться у Сергеева не было, выстрелы звучали все ближе. Оглянувшись уже в который раз, Владимир сумел рассмотреть в вечернем сумраке фигуры четырех всадников. Четыре… четыре… Где-то — и совсем недавно — он уже сталкивался с четверкой казаков… Вспомнил! Именно четыре казака сопровождали полковника Кричевского в Чигирин. Именно они принесли печальную весть о трагической гибели Мотроны. Без сомнения, это казаки Кривоноса. «Детки», как ласково называл их сам полковник. «Понял я, что это за “детки”, — со злостью подумал Сергеев, — киллеры, они и на Сечи киллеры». Пришпорив коня, Владимир направил его к слабому огоньку, мелькнувшему где-то вдали в сгустившихся сумерках.

Пуля, выпущенная из пистоля умелой рукой, настигла Сергеева, когда спасительный огонек был уже рядом. Что-то твердое ударило под левую лопатку. Ударило так, что сначала его тело развернуло вправо, а затем и вовсе выбило из седла. Удивительно, но Владимир, даже ударившись о землю, не потерял сознания.

Как бы со стороны он увидел себя, лежащего у ног верного Орлика, четырех преследователей, не спеша приближающихся к нему. И вдруг на фоне ночного неба мелькнули две тени. Алабаи, как всегда, напали без единого звука. Казаки, не ожидавшие нападения из ночной тьмы, тем не менее быстро поняли, с кем имеют дело. Разделившись на пары, они выхватили боевые ножи и, став спиной к спине, принялись отражать атаки бешеных псов. В схватке сошлись профессионалы. В разные стороны полетели куски человеческой плоти и клочья собачьей шерсти. В воздухе раздавалось только рычание. Причем рычали и собаки, и люди. Поддавшись звериным инстинктам, алабаи вцепились в горло своим противникам. Этого было достаточно, чтобы два других казака, отступив на пару шагов, хладнокровно прицелились псам в голову и выстрелили. Так и не разомкнув челюсти, собаки замерли рядом с телами своих жертв.

Сильными толчками кровь выходила из тела Сергеева. Приятное тепло согревало его левый бок, постепенно разливаясь по рукам, ногам и голове. Владимиру настолько захотелось спать, что он перестал наблюдать за оставшимися в живых казаками. Дыхание его стало слабым, веки сомкнулись… Он не слышал звука выстрелов, прозвучавших откуда-то из темноты. Он не видел своих преследователей, упавших замертво.