Гугенот - Андрей Хуснутдинов

Со временем, впрочем, задания утрачивали и свою эксцентричность, и «видовую» чистоту. Дефиле все чаще комбинировались с точками, конференции — с тем и с другим одновременно. Уличные выходки уступали место кабинетным эскападам. В большинстве учреждений, где Подорогин вел деловые переговоры, давал консультации, участвовал в корпоративных банкетах либо во главе оперативных групп производил аресты и обыски, его узнавали в лицо. Кто-то, как дорогому гостю, тянул к нему руки и рассыпался в бурных приветствиях, кто-то, цепенея от страха, прятал глаза и не мог вымолвить ни слова. На одном из таких задержаний в Минтопэнерго, когда оба товарища министра были отконвоированы в следственный изолятор прямо с министерского совещания, ему ассистировал следователь Ганиев. Подорогин сделал вид, что не узнал старого знакомого. Реакция Даута Рамазановича осталась для него загадкой, он так и не понял, узнал его следователь городской прокуратуры или только сделал вид, что узнал. С Даутом Рамазановичем с тех пор они больше не виделись. Как не виделись после сорванного доклада на заседании Правительства с переодетым лейтенантом полковником ВВС. Никто из наставников не «вел» его более трех раз. Это был какой-то негласный, непререкаемый лимит. Куда менее внятной закономерностью оказалось вручение налитых формалином коробочек с макетами ленинских комнат (инструкторы называли такие коробочки «вымпелами»). Сначала Подорогин думал, что подобным образом отмечаются его успешно выполненные поручения. Однако нередко выходило так, что он оставался с пустыми руками по истечении самых тщательно выполненных заданий, а полный провал — тот же сорванный доклад на правительственном заседании — заключался вручением обернутого бумагой булькающего кирпича.

— Почему все так, что за бессмыслица? — поинтересовался он как-то у одного из инструкторов. — И, главное, зачем?

— А никакой бессмыслицы нет, вы что, — был неожиданный ответ.

— То есть?

— Вы вот шахматы любите, Василь Василич?

— Нет.

— Ну, все равно. Представьте себя шахматной фигурой. На месте какой-нибудь пешки или слона. Вы должны маневрировать, чтобы не стать добычей соперника и нанести ему урон. Но всегда ли может совпадать ваш успех со стратегическим замыслом? Нет. И даже скорее всего, что нет.

— Не понял.

— Скажите, как часто ваши подчиненные бывают в восторге от ваших распоряжений? Можно ли, например, наказывать за воровство своих?

— Можно, — убежденно ответил Подорогин, вспоминая Санька и уборщиц из «Нижнего». — И нужно.

— А раз можно, Василь Василия, то нет ничего удивительного в том, что вас наказывают после успешного личного мероприятия. И наоборот: если премируют там, где с вашей точки зрения вы потерпели неудачу, в том самом месте, где вы послужили разменной фигурой, однако в стратегическом плане способствовали усилению генеральной позиции. Вы, конечно, попросите меня уточнить эту генеральную позицию, но тут я вам ничем помочь не могу.

— Почему?

— Потому что и сам не знаю ее.

— А кто знает?

— Не хитрите, Василь Василич. Знать знающего — это, по сути, знать все.

— Хорошо. Но почему я должен исполнять всю эту… к чему эти клоунские заходы, весь этот бред?

— Это не бред, Василь Василич. Опасное заблуждение думать, что это бред.

— А что?

— Встречный вопрос: как вы относитесь к обрядам? К венчанию, крещению, похоронам?

— Ну, как отношусь… Как все.

— Как все, — повторил инструктор. — То есть участвуете в них по необходимости, по привычке. Не заботясь логикой действий, чья практическая сообразность иногда прямо противоречит здравому смыслу.

— То есть?

— То есть когда на вас брызгают водой в церкви, вы покорно склоняете голову и креститесь… Понимаете?

— Ну, склоняю.

— А что вы будете делать, если тот же самый фокус кто-нибудь попытается проделать с вами на улице?

— Понятно…

— Тем не менее скажите: может ли обряд быть связан с целесообразной и прагматичной деятельностью? Что вообще есть обряд? Останки мертвых процедур, помешательство, или — тайный язык, способ сообщения, вид обмена информацией?

— Понятия не имею.

— Знаете, по роду занятий мне приходится читать много всякой… — Инструктор помолчал, подыскивая нужное слово, но фразы так и не закончил. — И одна из работ — открытая, кстати говоря — запомнилась особо: не то «Архитектура как послание», не то «Мегаполис как шифр». Точно не помню. Так вот: автор исследует мертвые города не на предмет исторических откровений, а на предмет бессознательного коллективного мессиджа. То есть основной целью градостроительства он полагает не создание жилищных площадей как таковых, не заботу о комфорте граждан, но формирование некоего знака, сверхпослания. И для него этот приоритет так же естествен, как приоритет подписи над пером. Короче говоря, получается, что истинным смыслом существования некогда великого города Икс — ну, например, Помпеи — была не его материальная и духовная культура, не его торговые связи и военные герои, а формирование криптограммы: «Здесь был Вася». Или, скажем: «Стой, кто идет». Я утрирую. Это — в первой книге, по мертвым городам. Вторая, сколько помню, заказанная нами автору по современным, закрыта…

— И что отсюда следует? — нахмурился Подорогин.

— Отсюда вопрос: можно ли оценивать практическую деятельность с точки зрения ритуала, поддается ли она обрядовой формализации?

— Вы это у меня спрашиваете?

— Василь Василич, как часто, скажите на милость, диверсант уточняет стратегические смыслы закладки в тылу врага тротиловой шашки или передатчика, работающего на определенной волне? Что известно артиллеристам об их загоризонтной цели, кроме координат наводки?

— Ну, это все разные вещи, по-моему, — сказал Подорогин. — Это же очевидно. Крещение, стрельба…

— Не торопитесь, — возразил инструктор. — Практический смысл священнодействия и практический смысл стрельбы по невидимой цели — все это с точки зрения незаинтересованного наблюдателя идентично. В том и в другом случае ваша цель скрыта от вас. В том и в другом случае вы исполняете определенную сумму действий. Сумма действий эта имеет различную мотивацию, однако обладает четкой регулярной структурой и может быть формализована как обряд.

— Ну точно. — Подорогин потер ладони. — Бред.

— Василь Василич, — усмехнулся инструктор, — можете не отвечать, если не хотите. Мне просто интересно — от чего вы страдаете больше: из-за отсутствия героической атрибутики или от дефицита мотивации?

— Я страдаю от дефицита мотивации. — Подорогин на секунду задумался. — Вот именно. Я страдаю от дефицита мотивации. Хорошо сказано.

— Тогда скажите: вам нужно денег?

Подорогин пожал плечами.

— На что мне сейчас — деньги?