Одна минута славы - Анна Михалева

— А по-моему, такие рассуждения просто глупы! Так любого можно преступником сделать. Даже меня! — вспылила Алена.

— Почему бы и нет? — улыбнулся Вадим. — Алиби-то у вас отсутствует. Ну-ка, что вы делали в ту ночь, когда убили вашу соседку?

— Ну, знаете ли! — возмутилась Алена. — Ничего себе методы. Идите вы к черту со своей психологией!

— Как хотите, — усмехнулся следователь. — Только это не я глупо рассуждаю, а вы слишком прямолинейно. Все три мотива имеют варианты, нередко они переплетаются.

— Ой, я поняла! — Алена хлопнула себя ладонью по лбу. — Не продолжайте. Я совсем забыла, что вы в своем институте как раз сейчас психологию изучаете. На третьем курсе все психологию изучают. И все увлекаются Фрейдом, Юнгом и прочим. Как только переведетесь на четвертый, у вас это пройдет, поверьте. Вернетесь к жизни и будете мыслить как нормальный человек.

— Зачем вы так? — обиделся Вадим. — Я же защищать вас должен, а вы своими выходками подталкиваете меня к сочувствию вашему будущему убийце.

— Вы уже который раз грозитесь меня убить, — со смехом заметила Алена. — Скоро я вас начну подозревать. И не сомневайтесь, подведу ваши мотивы под вашего же любимого Фрейда. Я-то курс психологии уже прошла и даже четверку на экзамене получила. Так что мне это — раз плюнуть!

— Ну-ка, ну-ка, очень интересно.

— Нет уж! У вас вон уже ноздри раздуваются.

А я вовсе не хочу пропустить тот долгожданный момент, когда вы поймаете преступника. Кстати, как вы собираетесь это делать?

— Устроим у вас засаду…

— Если вы собираетесь устроить засаду с таким же размахом, как и мою охрану, то я не согласна! — запротестовала Алена.

— Нет, засада будет по всем правилам. К моменту предполагаемого убийства подключатся разные уровни…

— Все равно мне это не нравится.

— Да почему же?!

— Чье убийство имеется в виду?

— Гм… вообще-то ваше. — Вадим смутился и покраснел.

— Вот именно. Поэтому затея мне и не нравится. А нельзя ли предположить какое-нибудь другое убийство?

— Нельзя, — отрезал Терещенко. — Мне не хотелось напоминать, но вы сами во все ввязались.

— Вы все-таки напомнили, — проворчала Алена. — И когда же этот долгожданный миг настанет?

— В час икс, — с загадочным видом ответил Вадим.

— Очень надеюсь, что вы не проморгаете этот ваш «час икс», когда мистер Икс придет меня убивать!

Вадим кивнул, но Алена не очень-то ему поверила. Он отвел взгляд, и девушка поняла: полагаться на милицию не стоит. А это значит, что ее теперешнее положение определяется одной емкой фразой: спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

После того, как Вадим ушел, она еще долго бродила по пустой квартире. Все-таки три комнаты — слишком много для человека, особенно когда он остается в них один. Сразу чувствуешь себя одиноким и никому не нужным. Как там английская королева, бедненькая! Одна в огромном дворце! С ума сойти можно! Если бы ее, Алену, поселить хотя бы в отдельном доме, она бы на следующую же ночь повесилась! Для полного счастья ей бы вполне хватило одной небольшой комнатенки. Она обставила бы ее по своему вкусу и не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас.

Алена прислонилась к стене в прихожей и закрыла глаза. И вдруг вспомнила то утро, когда квартира в последний раз выглядела по-настоящему обжитой — мать что-то кричала отцу из спальни, кажется, не могла найти брошь и страшно переживала, что так и уедет в Вену без этой безделушки. Отец же тогда был совершенно спокоен. Впрочем, спокойствие — отличительная его черта, именно своей невозмутимостью глушил он излишнюю импульсивность и жены, и дочери, а Алена стояла тогда так же, как сейчас, прижавшись спиной к стене. Она хорошо помнила раздражение, охватившее ее, раздражение, которое в любой момент могло выразиться в громком крике: «Да свалите вы наконец отсюда?!» Именно поэтому она с силой прижималась спиной к стене — чтобы не закричать.

— Алена! Алена, ну где ты, помоги! — истерически взвизгнула мать, — вынужденная отлепиться от стены Алена побрела в спальню, желая лишь одного: чтобы утренний кошмар закончился, чтобы родители уехали и у нее началась настоящая жизнь. Она полагала: вот захлопнется за предками дверь — и конец детству, начнется нечто совершенно новое, шумное, праздничное, интересное, прежде запретное. Долой фразы типа: «Чтоб была дома в одиннадцать!» Или: «Не забирайся с ногами на стул, когда сидишь за обеденным столом». Все эти до идиотизма правильные фразы она слышала сотни раз, с самого рождения. Теперь же в доме должна была наступить долгожданная тишина, и она сможет лопать картошку из «Макдоналдса», сидя в гостиной прямо на полу, сможет читать лежа, сможет приглашать кого угодно домой и — господи боже! — оставлять на ночь!

— Алена! — снова крикнула мать. — Где же ты копаешься?!

— Ну чего?! — Дочь распахнула дверь и, пунцовая от злости, уставилась на мать.

Та шарила в ящике трюмо, продолжая выговаривать, словно напоследок. Алене захотелось заткнуть уши.

— Где же ты таскаешься? Мать с отцом уезжают, а тебе помочь трудно?! Никак не могу найти эту дурацкую брошь, чтоб ей провалиться! В чем же я буду на первом приеме в посольстве?! Не вздумай прогуливать лекции, потом обязательно завалишь экзамен. Не ходи в Измайловский парк, там много бандитов, не лови машину на улице, лучше пользуйся метро. И ради всего святого, звони тете Тае. И обещай звонить мне каждый второй вечер, а то я с ума сойду! Куда же могла задеваться брошь, ведь все драгоценности всегда лежали вот в этом ларце! — Схватив ларец слоновой кости, она повернулась к дочери и встряхнула его. Но, увидев Алену, осеклась, потом бросила ларец на кровать. Губы ее задрожали, и, вероятно, она побледнела, но бледность скрывал макияж.

— Доченька моя! — тихо прошептала мать и опустилась на кровать, прямо на ларец.

Ее большие глаза с длинными и слишком уж щедро накрашенными ресницами наполнились слезами.

— Сейчас потечет, — Алена села рядом и подала матери платок. Ей стало грустно.

И сейчас, спустя годы, ей снова грустно. Она думала, что детство ее кончится, когда захлопнется за родителями дверь, но ошиблась. Прошло много времени, прежде чем Алена наконец поняла: она больше не ребенок. Да, она вступила во взрослую, самостоятельную жизнь и теперь имеет право требовать от нее всех удовольствий. Но, с другой стороны, взрослая жизнь имеет обыкновение поворачиваться к человеку неприглядной стороной, и с этим ничего не поделаешь. Взрослая жизнь не прощает ошибок ни с Буниным, роман с которым она до сих пор не может закончить, ни тем более с этим убийцей, за которым она принялась гоняться, чтобы развеять скуку. Не простит и ошибки с Вадимом, который ей очень нравится — ведь она изводит его от сознания собственной неуверенности. Теперь взрослая жизнь Алене не нравилась, но таковы уж ее законы: нравится — не нравится, а рассчитывай на себя. И как она раньше этого не учла?