Что гложет Гилберта Грейпа? - Питер Хеджес

— Непорядок.

Кто-то еще из родителей кричит:

— Тех мальчиков надо было сразу отстранить от участия.

Эми шепчет:

— Форменный грабеж. Форменный грабеж.

Зрители начинают расходиться, и тут вдруг Лэнс говорит:

— Прошу внимания. Прошу внимания. Еще одна деталь.

Да прекратите же хоть кто-нибудь этот фарс, думаю я.

— Как почетный распорядитель этого мероприятия, хочу кое-что добавить.

Эх, мне бы ствол сейчас.

— В этом мире человеку нечасто выпадают такие возможности и преимущества, какие выпали мне.

Зевок. Покашливанье. Зевок. Зевок.

— Редко приходится видеть такое мужество, такое достоинство, такие черты характера, какие я увидел в этот день. И потому я учреждаю свой собственный приз. Приз Лэнса Доджа «Будущему президенту Соединенных Штатов». И приз этот я с гордостью вручаю единственному и неповторимому… Арни Грейпу!

Арни озирается. Действительно кто-то назвал его имя — или послышалось?

— Иди сюда, Арни, дружище! Поднимайся!

Дети подталкивают моего брата к сцене. Две фотокамеры слепят его вспышками. Не верю своим глазам. Потрясенная Эми говорит мне на ухо:

— Как жаль, что мама этого не видит.

Звучат вежливые аплодисменты. Лэнс рывком поднимает руку Арни в воздух, и я вижу, как мой брат одними губами говорит:

— Ой.

Дженис и Эллен повели будущего президента в «Сливочную мечту», поднять за победу стакан солодовой шипучки. Мы с Эми идем домой; она упорно смотрит под ноги.

— Эми, в чем дело?

Она останавливается и тщательно подбирает слова:

— И как его день рождения это переплюнет?

Я пытаюсь объяснить, что день рождения Арни — особая статья; речь не о лучше или хуже.

— Это разные вещи.

Сестра вздыхает:

— Гилберт, обстановка накаляется. Одно дело — приезд Дженис или даже победа Арни в каком-то костюмированном шествии. Но совсем другое — когда приедет Ларри. А еще мама — для нее это торжество очень много значит. Я, право, не знаю, что делать с мамой. За пять дней она съедает столько, сколько раньше ей хватало на неделю. Эти такеровские балки скоро подломятся. У меня скачет давление, мигрень эта вечная… Потрогай вот мои плечи.

Я кладу руки на плечи Эми и пальцами нащупываю десятки узлов и напряженных участков. Бугорки — как острые камни.

— Ого.

— Меня надолго не хватит. Будет как в том фильме, помнишь, по телевизору: земля разверзлась и поглотила людей. Все жду, когда земля разверзнется и меня поглотит.

Я растираю ей спину:

— Ничего удивительного.

Эми вновь опускает взгляд. Мимо проносится транспорт, сигналя что есть мочи; вокруг бегают детишки, бросая друг другу пластмассовый пляжный мяч с нарисованной на нем картой мира. А мы стоим как истуканы: Эми плачет, крупные слезы капают на тротуар. Она вытирает лицо полой моей рубашки, шмыгает носом и весело говорит:

— Ты должен найти себе пару, Гилберт. Необыкновенную, как ты того заслуживаешь.

Идем дальше.

— Нет, — отвечаю на ходу.

— Не «нет», а «да». Потому что ты, Гилберт, стольким пожертвовал. И я тебе очень благодарна. Ты всегда подставляешь плечо и заслуживаешь, чтобы рядом с тобой была незаурядная личность.

Эми твердит, какой я хороший брат и вообще прекрасный человек. Замечаю, что губы у нее почти такие же нежные, как и раньше, а лицо, хотя и начинает округляться, сохраняет необыкновенную доброту. Моя сестра недурна собой. А по характеру не сравнится ни с кем.

Летом, три года назад, Эми встречалась с одним молодым человеком. Он работал дальнобойщиком, и познакомились они случайно, когда в июне однажды пересеклись в кафе «Рэмп». Губы у того парня были почти как у Элвиса, длинные бакенбарды — почти как у Элвиса, только пшеничного цвета с рыжинкой. Его настоящее имя знала одна Эми. У нас в семье к нему обращались «Маффи». На протяжении трех месяцев он подъезжал к нашему дому и сигналил. С нами со всеми держался приветливо. Мы с Арни даже сдружились с бойфрендом Эми; для мамы он всегда привозил какой-нибудь сувенир. Либо красивый камешек, найденный на обочине, либо объемные открытки с кактусами, либо что-нибудь в этом духе. Ради него мама даже отрывалась от еды и с набитым ртом говорила:

— Маффи, ты — мужчина моей мечты.

А он заливался краской и отвечал:

— Ну что вы, миссис Грейп.

Маффи с Эми гуляли, держась за руки, и, насколько я знаю, иногда целовались. Но дальше поцелуев дело не заходило. Он всегда ночевал на диване в гостиной и не гнушался надевать старую папину пижаму. Мы с Эллен делали ставки: когда они поженятся. Но однажды вечером, в последние выходные августа, Эми готовила в саду барбекю по случаю уходящего лета. Зайдя за угол дома, она случайно наткнулась на Маффи, который взасос целовался с Дженис. Надо ли говорить, что ухажера как ветром сдуло. Он даже не попрощался с мамой; нетрудно себе представить, как сильно она расстроилась. Об истинной причине его исчезновения маме никто не сказал. Эми вообще промолчала, сразу ушла к себе в комнату и принялась раз за разом крутить «Don’t Be Cruel»[9].

Когда мы с Эми были уже на полпути к дому, на Элм-стрит с нами поравнялись мистер и миссис Лэмсон в своем «додж-дарте» семидесятого года. Приспускается пассажирское окно, оттуда высовывается нежно-голубая прическа, и алые губы произносят:

— Знаменательный денек, а?

Эми, глядя воспаленными глазами, отвечает:

— Чудесно все прошло, вы согласны?

Мистер Лэмсон говорит:

— Нечасто такое выпадает.

— Да уж, босс, — подхватываю я.

— Передай своему брату, что мы им гордимся. Непременно передай.

— Обязательно, сэр.

Мистер Лэмсон кричит:

— Прекрасные сюрпризы, Гилберт!

И чета Лэмсон уносится вперед.

Дома мы с сестрами пытаемся живописать маме парад. Перекрикивая друг друга, ездим ей по ушам и прыгаем в глаза.

— Вы меня разыгрываете, — не верит мама.

А мы в один голос:

— Ничего подобного!

— Все так и было!

— Честное слово, мама!

Тогда она говорит:

— Фотографии. Вы лучше покажите мне фотографии!

Эми объясняет, что мы забыли фотоаппарат. У мамы начинается истерика. Арни заползает к ней под стол. Она принимается трясти столешницу, наморщив мясистое лицо.