Дочь пирата - Гэлен Фоули

Спать ему не хотелось, но он знал, что если выедет рано, то засветло проделает весь путь до Павии. Дорога по равнине позволяла скакать быстро.

Положив руки под голову, Дариус закрыл глаза. На губах его заиграла легкая улыбка: «Интересно, что в эту минуту делает Серафина?»

Она стояла как статуя, заледенев от ужаса. Так прошла долгая минута. Затем что-то в ней сломалось.

— Не-ет!

С отчаянным криком, в приступе слепой ярости, Серафина смела все с отцовского стола, вдребезги разбив неоконченную модель главного королевского фрегата. Обломки она швырнула в отца, когда тот сделал шаг к ней. Едва же он попытался обнять и утешить дочь, принцесса стала отбиваться и сильно ударила его.

— Это ты виноват! Как ты мог сделать такое? Как ты мог?! — кричала она. — Это твоя вина!

— Хватит! — взревел наконец король, схватив дочь за плечи. — Возьми себя в руки!

— Он не может умереть, папа! Не может! Не может! Ты Должен его спасти. Пошли людей остановить Дариуса!

— Ох, Стрекозка, он слишком опередил нас. Видимо. Давно это задумал.

Слезы набежали на глаза Лазара. При виде их принцесса упала в его объятия и разрыдалась. Она догадалась: Дариус все это время знал, что собирается совершить. Слишком много внешне невинных вещей, которые он делал и говорил на вилле, предстали теперь совсем в ином свете. А тогда Серафина не догадывалась об их потаенном смысле.

«Что, если я не всегда буду рядом, чтобы защищать тебя? Ты должна научиться выживать без меня».

— Ублюдок чертов! Он все это время знал об этом! — Рыдая, Серафина льнула к отцу, который нежно держал ее в объятиях. — Он даже не дал мне шанса остановить его! Как он мог так поступить со мной?

Король передал дочь в руки Эль.

— Я посмотрю, что можно сделать, — сказал он. Заливаясь слезами, Эль и Серафина вернулись в покои принцессы. Серафина, едва держась на ногах, опиралась на подругу. Она не слышала, как Эль утешала ее, но в отрешенность Серафины проникали негодование и печаль.

Войдя в спальню, она увидела на постели гитару Дариуса. Между струнами были вплетены маргаритка и сложенное письмо.

Дрожащими руками Серафина развернула его.

«Любовь моя!

Прими мой дар — он от чистого сердца. Целую тебя тысячей поцелуев всю, всю. Будь свободна, мой мотылек. Я вечно буду охранять тебя.

Твой Дариус».

Дариус сидел, лениво покуривая сигару, возможно, последнюю в жизни. Люди с того места, где он расположился, казались маленькими, как муравьи. Жители города заполонили площадь под ним и улицы вдоль маршрута, которым должен был проехать Наполеон. Три ряда войск охраняли путь императора.

Почти двадцать четыре часа Дариус находился на крыше миланского собора, великолепного Дуомо. В девять утра крошечные человечки стали падать на колени. Эта волна, напоминающая волну скошенных колосьев, приближалась к собору, по мере того как подъезжала все ближе золоченая карета папы римского.

Всматриваясь вниз через складную подзорную трубу. Дариус заметил слабую белую руку, высунувшуюся из-за занавесок кареты. Папа благословлял людей. Вскоре подъехало еще шесть карет — кардиналов, епископов, священников. Все колокола города начали праздничный перезвон.

Дариус видел, как прибыли правительственные кареты, каждая из которых была запряжена шестеркой лошадей, украшенных золотыми плюмажами. Время тянулось медленно. Дариус смотрел, как выходят из экипажей одетые в бархат министры, дипломаты, местная знать.

Вчера он установил, что самое подходящее место для покушения, просто идеальное — крыша кафедрального собора. Зная, что труднее всего пробраться туда, минуя усиленную охрану, Дариус нашел группу монахов, прибывших из Павии на коронацию. Это и решило проблему. Он поставил лошадь в местной конюшне, переоделся священником, спрятав оружие под мешковатой коричневой сутаной, а затем присоединился к монахам по пути к собору.

Прислушиваясь к болтовне священнослужителей, Дариус без особого удивления понял, что их больше волнует возможность увидеть папу Пия VII, чем нового императора. Когда монахи добрались до отведенного им пристанища в Милане, им предложили осмотреть гигантский Дуомо, самый большой готический собор в мире, по словам сопроождавшего их служителя. Сантьяго молчаливо ходил вместе с остальными по всем закоулкам собора, следуя за миланцем, переполненным волнением и гордостью.

Пока совершались приготовления к коронации — украшали гирляндами цветов алтарь и центральный неф, — служитель показал монахам баптистерий, где был крещен святой Августин, а затем шепнул, что, хоть это и не положено, проведет их на крышу. Он обещал показать им восхитительный вид на город. В ясные дни, по его словам, оттуда можно разглядеть даже вершины Альпийских гор.

Сейчас Дариус мог любоваться ими без помех.

Монахи, посмотрев по сторонам, двинулись дальше, а Дариус бесшумно скользнул прочь и остался один среди леса из сотни шпилей, сонма химер и бесчисленных статуй, украшавших крышу Дуомо. Подняв глаза на главный шпиль, Дариус увидел венчавшую его статую: сверкающую позолотой Мадонну. Она безмятежно взирала на город у ее ног.

Теперь, находясь в тени этой статуи, Дариус щурился от солнца, устраиваясь поудобнее между резными завитками мрамора. Наполеон, как ни удивительно, опаздывал.

Дариус вновь взглянул на карманные часы. Три! Внезапно в оглушительный перезвон колоколов ворвался приветственный гром артиллерийского салюта, дрожью отозвавшийся в груди Дариуса.

Он спрятал часы, сделал последнюю затяжку, раздавил сигару каблуком и спокойно потянулся к заряженному кремневому ружью.

Облизнув пересохшие на ветру губы, Дариус взял в руки ружье, прислонил дуло к удобному резному изгибу, чтобы выстрел был более метким.

Понимая, что ему представится только один подходящий момент, когда Наполеон окажется на открытом пространстве, Дариус намеревался стрелять столько раз, сколько успеет, прежде чем они обнаружат его укрытие.

Цели его были просты.

Убить Наполеона.

Не даться им в руки живым.

Рядом с футляром от гитары лежало коричневое одеяние монаха. Капюшон скроет его лицо. В городе столько духовенства, что он легко сольется с толпой, если успеет спуститься с крыши в собор.

Если же это окажется невозможным, в запасе оставался мышьяк.

Сосредоточившись, Дариус хладнокровно следил за сверканием императорской кареты зеркалами и золочеными телами. Вечернее солнце, отражаясь от кричащей роскоши этого экипажа, на мгновение ослепило Дариуса.

Огромная карета, запряженная восемью лошадьми с золотыми плюмажами, торжественно въехала на площадь.

Дариус вставил подзорную трубу в специальное гнездо на ружье. Глядя сквозь нее и держа палец на курке, он впился глазами в мерцающую позолоту кареты.