Брачные узы - Давид Фогель

— Может быть, Перчик?

— Да, кажется, так она и сказала. Весьма возможно, что его зовут Перчик.

Гордвайль вдруг с полной уверенностью понял, что это действительно Перчик, он и никто другой, и жуткая ярость поднялась в нем. Он продолжил расспросы, словно одержимый дьяволом:

— Низенький? Чернявый, немного полный? В серой, шитой на заказ шляпе?

— Да, невысокий. Чернявый. На шляпу я не обратил внимания. Я его видел мельком. А вы что, его знаете?

— Если это Перчик, то я его очень хорошо знаю. Но… я не думаю, чтобы… это был он…

— Да нет, это наверняка он! — ухватился Йоханн за эту возможность, как будто в ней было что-то облегчавшее его участь. — Я уверен, это он! Я почти точно помню, что она сказала: Перчик. У него есть жена и ребенок?

— Да, есть.

— Если так, то это наверняка он.

И Йоханн улыбнулся счастливой улыбкой тяжелого больного, у которого миновал кризис и который уже чувствует, что с этой минуты пойдет на поправку и будет жить. Было похоже, что теперь, когда он уверен, что это Перчик, он уже не чувствует никакой опасности. Но Гордвайль знал, что этот-то как раз никогда не пойдет в кино с женой Йоханна Врубичека просто так. И он преисполнился жалости к этому сидевшему напротив него Йоханну. Потому что еще он знал, что так вот просто это дело не завершится. Сейчас не более чем короткая передышка, сомнения еще вернутся и будут досаждать ему, Йоханну, с новой силой.

Нужно будет поговорить с этим проходимцем, и чем раньше, тем лучше, принял Гордвайль решение; завтра, если он не застанет его в кафе, то напишет ему и условится о встрече.

— Может, вы хотите выпить еще? — предложил Йоханн. — Кружку пива или четверть вина?

Гордвайль отказался.

— Закажем четверть вина, господин Гордвайль! — стал упрашивать его Йоханн. — Вино здесь случайно оказалось хорошим. Действительно, хорошее. Надо будет как-нибудь зайти сюда с… — он помедлил, — с Мици. Она любит выпить немного хорошего вина. Да, как-нибудь мы сюда заглянем. Ну а вы как поживаете, господин Гордвайль? — спросил вдруг Йоханн, будто только сейчас заметил собеседника. — Все у вас в порядке? Супруга?

Гордвайль кивнул.

— Приятно слышать, — сказал Йоханн. — Правда, очень приятно! — И он дружески шлепнул Гордвайля по руке, лежавшей на столе. — Вы чуткий человек, господин Гордвайль, скажу вам без лести! Очень хороший человек! Выпейте еще немного со мной, прошу вас. Нам ведь так редко выпадает встретиться.

Гордвайль наконец согласился и заказал еще кружку пива. Для себя Йоханн попросил четверть вина.

Неожиданно он спросил, не глядя на Гордвайля:

— А к-какой он? Что он за человек?..

— Кто он?

— Я имею в виду, этот ваш друг, господин Перчик?

— Он писатель и журналист, — уклончиво ответил Гордвайль. — Я с ним знаком уже несколько лет. Время от времени пересекаемся в кафе. Прозит, господин Йоханн! — поднял он кружку с горой пены, поставленную перед ним официантом. — За ваше здоровье и за мир в вашем доме!

— Прозит! Прозит! — взревел Йоханн.

Они снова замолчали, Йоханн сидел опустив голову, казалось, снова погрузившись в невеселые свои мысли. Гордвайль взглянул на часы.

— Ну, господин Йоханн, пора домой. Час уже совсем не ранний.

— Сколько?

— Половина двенадцатого.

— Да, пора идти! — согласился Йоханн и кликнул официанта.

— Как бы то ни было, — сказал он, вставая, — я вам благодарен, господин Гордвайль, за то, что уделили мне время. А если увидите господина Перчика, то передайте ему, что для него же лучше убрать свои лапы от моей жены, иначе — худо ему будет. Пускай свою жену водит в кино, а Мици оставит в покое.

— Да, конечно, — сказал Гордвайль. — Охотно передам. Да и вам тоже, господин Йоханн, было бы лучше выбросить все это из головы. Нет никаких оснований для всех этих подозрений. Действительно никаких.

И они разошлись, направившись каждый в свою сторону.

Газета вспыхнула игривыми язычками пламени и быстро сгорела, но щепки не занялись. Из печки, выложенной белоснежной глазурной плиткой, в полумрак комнаты повалил густой грязный дым. Опустившись на колени, Гордвайль мучался и пыхтел, стараясь раздуть огонь, но у него ничего не выходило.

— Господи, какой недотепа! — выговорила ему Tea, слонявшаяся по комнате, словно на улице, в накинутом пальто и шляпке на голове. — Нужно класть больше бумаги.

— Слишком много углей положил, вот огонь и задохнулся, — извинился Гордвайль, поднимаясь на ноги, чтобы поискать еще бумаги.

За окном, крутясь, падали хлопья снега, похожие на перо из распоротой подушки, — густое белое месиво. Снег только усиливал ощущение стужи, царившей в нетопленой комнате.

Гордвайль поискал бумагу на ночном столике, на нижней полке в платяном шкафу и не нашел ничего, кроме маленького обрывка, будто каким-то чудесным образом вся бумага исчезла из дома.

— Tea, может, ты видела бумагу? Где-то должно быть много старых газет.

— Ничего я не видела! — последовал нетерпеливый ответ. Tea продолжала бегать по комнате. — Ну же, скорее! Так и замерзнуть недолго! Что бы тебе не зажечь керосиновую лампу, а?

— Сию минуту. Вот только растоплю печь, чтобы комната пока что начала согреваться. Но где же взять хоть немного бумаги?

Гордвайль растерянно огляделся вокруг.

— Ты рукописи свои возьми, — насмешливо сказала жена. — Для этого они точно сгодятся.

Гордвайль промолчал. Залез на стул и, протянув руку, поискал на шкафу.

— Ну же, Рудольфус! — не унималась жена. — Это когда-нибудь кончится или нет! Засвети сначала лампу, осел, может быть, тогда разглядишь хоть что-нибудь!

Гордвайль слез со стула и зажег лампу. Затем вышел и попросил у хозяйки связку старых газет. Вернувшись, снова опустился на колени перед печкой. Пришлось выгрести из нее все угли и растопку и начать сначала. Tea носилась по комнате с отстраненным видом, что не мешало ей, тем не менее, время от времени бросать на мужа грозные взгляды и пытаться ускорить дело своими замечаниями.

Наконец, когда после долгой возни ему удалось растопить печку, Tea властно повелела:

— А теперь, Рудольфус, быстро вниз! Что нам еще нужно? Кофе есть, сахар тоже. Купи каштанов, полкило, не забудь! И рису, слышишь? И немного корицы. Да захвати с собой бутылку под молоко и купи сдобных булочек, но свежих! Не как в прошлый раз! Ну и все, я думаю. Да, у меня сигарет нет, чуть не забыла. Купи «Кедиф», пятьдесят штук, не забудь. И давай быстро!

Гордвайль закутался в свое старенькое пальтишко и вышел. Когда он вернулся спустя полчаса, нагруженный кульками и присыпанный мокрым снегом, Tea по-прежнему ходила по комнате все в том же уличном одеянии.