Брачные узы - Давид Фогель

— Ты что это учудил с печкой? — встретила его Tea, прежде чем он успел положить покупки и отряхнуть с себя снег. — Она сегодня совсем не греет! Сделай с ней что-нибудь, да побыстрее!

Гордвайль, не раздеваясь, подошел к печке, наклонился и открыл дверцу. Жар ударил ему в лицо, мгновенно разгоревшееся от пламени. Снег на его шляпе начал таять, капли повисли на полях.

— Что ты хочешь? — осмелился вымолвить Гордвайль. — Ведь хорошо горит! Лучше не бывает.

— Что мне с того, что горит! Тепло должно быть! Так позаботься, чтоб было тепло!

— Подождать нужно. Ты ведь знаешь эту печку. Потом будет тепло и хорошо.

И он закинул еще поддон углей из стоявшего рядом мешка, захлопнул дверцу и выпрямился. От снега, таявшего у него на одежде и ботинках, под ним натекла уже маленькая лужица.

— Где сигареты?

Он вынул из кармана две продолговатые темно-синие пачки и передал жене. Tea тут же вскрыла одну пачку и вставила сигарету в рот.

— А свиную грудинку принес?

— Нет, ты ведь не говорила.

— Вот дурень! Сам не мог догадаться? Рождество один раз в году, а он не способен сообразить, что в доме должно быть что-нибудь приличное! Сходи-ка купи грудинки! И принеси еще маленькую бутылку коньяку! Давай, быстро!

Ничего не оставалось, Гордвайль вышел снова. От свиной грудинки, по правде говоря, можно было бы и отказаться, подумал он. У него растрескались ботинки на задниках, и, хотя вода еще не проникала внутрь, он постоянно ощущал сырость в ногах, может быть, от холода, как будто босиком месил мокрый снег и слякоть. Больше всего на свете Гордвайль терпеть не мог рваной обуви. Мокрые ноги, говорил он часто, вот источник всех болезней. Первое дело — ботинки! Брюки порвутся, ничего страшного, не промокнешь, а вот ботинки! При этом никак не мог выбрать время, чтобы сходить к Врубичеку и сделать набойки. Что ботинки стали рваться у каблуков, он обнаружил лишь накануне.

Вернувшись в комнату, он сразу сел и стал разуваться. Нет, ноги были совершенно сухие. Придвинув стул к печке и вытянув их, он прижался ступнями к гладкой, как мрамор, стенке.

— Ты уже греешь ноги, как заправский старик, — издевательски заметила Tea, только сейчас соблаговолившая снять шляпку. — Может, приготовить тебе грелку?

— Не помешало бы, — пошутил в ответ Гордвайль. — Ноги холодные, что твои ледышки.

В комнате понемногу разливалось приятное тепло. Керосиновая лампа тусклым светом озаряла нижнюю половину комнаты, вверху же все оставалось в полумраке из-за зеленого абажура. На белом потолке, прямо над лампой, выделялся резко очерченный желтый круг света.

Tea сняла пальто, не складывая, бросила его на диван и, встав возле печки, прикурила еще одну сигарету.

— Курить будешь, кролик? — спросила она мужа.

Гордвайль сунул сигарету в рот. Еще восемь месяцев, думал он с неизъяснимым счастьем, а может, даже только семь. Ведь точнее предсказать невозможно. И он появится здесь, плоть от плоти его, новый маленький человечек… Гордвайль посмотрел на живот стоявшей рядом Теи, словно в нем уже можно было что-то различить.

С момента, как он узнал, что в ее животе скрыт маленький зародыш, живот этот стал для него самой святой и дорогой вещью в мире. Он видел в нем живое существо, отделенное, в какой-то мере, от Теиного тела и требующее тщательнейшей охраны. Если бы он мог, то повсюду носил бы этот живот с собой и только и следил, чтобы ему не было причинено ни малейшего вреда. Думая теперь о жене, в ее ли присутствии или нет, он безотчетно имел в виду только эту часть ее тела, ту часть, в которой было заключено чудесное маленькое существо, порожденное им, и ею, и матерью-природой, существо, еще не родившееся, но, что бы там ни было, уже определенно существующее. И вместе с этим с каким-то боязливым восхищением он думал, что женщины поистине святые создания, ибо выбраны для того, чтобы беременеть и давать жизнь человеку. И не только женщины рода человеческого, но и все самки вообще, самки домашних животных, зверей, даже пресмыкающихся, все обладают этой святостью.

Он безотчетно протянул руку и погладил ее живот там, где скрывался зародыш.

— Как ты думаешь, дорогая, мальчик или девочка?

Tea посмотрела на него с издевкой и, чтобы позлить его, сказала:

— Ничего там нет!.. Да я и выкинуть его могу, когда захочу… Кто мне сможет помешать!

— Ты не сделаешь этого, я знаю. Ты не станешь этого делать.

— Да откуда ты знаешь, что не стану? С чего ты так уверен? И очень просто, если только захочу… А коль скоро тебе это нравится, ты и носи его еще восемь месяцев!..

— Нет-нет! — пробурчал Гордвайль и смертельно побледнел. — Это невозможно! Ты разыгрываешь меня. Ведь это не всерьез, нет?.. Если ты это сделаешь, тогда…

Гордвайль не закончил. Он и сам не знал, что будет «тогда». Он поднялся со стула и добавил:

— Ну, не говори глупости, дорогая. К чему весь этот вздор?

Tea нехорошо улыбнулась. Но сразу же передумала и, ухватив мужа за подбородок, произнесла:

— Ну не расстраивайся так, малыш. Может, еще и оставлю его… Там видно будет…

И, помедлив секунду, добавила:

— Я вечером приглашена к родителям. Ты тоже, кролик. Но я отказалась. Неохота. Но, может быть, Польди заглянет к нам, примерно в полдесятого. Ты рад, что я отказалась?

— Конечно, так лучше. Можем пойти к ним как-нибудь в другой раз. Лучше провести вечер вдвоем, только ты и я.

Внезапная скука овладела Теей. Вечер впереди показался ей долгим и пустым. Не было ни малейшего шанса выйти куда-нибудь. Кинотеатры закрыты, кафе тоже — будто всеобщая забастовка, ни одного знакомого нигде не встретишь: все либо празднуют в кругу семьи, либо уже приглашены к друзьям.

Tea уселась на стул, с которого за секунду до этого встал муж, и усадила его себе на колени.

— Иди ко мне, кролик! На кого бы ты хотел, чтоб он был похож: на тебя или на меня?.. — спросила она со скрытой насмешкой.

— По сути, все равно, — ответил Гордвайль и поцеловал ее в волосы. — Правда, какая разница? Если будет похож на тебя, то будет более сильным, а это, понятно, лучше. Ну а если нет, то и так хорошо. В конце концов, я тоже не слишком щуплый и не то чтобы очень слабый, хоть и невысокий.

— Да уж, — засмеялась Tea. — В высоком росте тебя никто не обвинит. Принеси-ка мне книгу, там, на столе. И поставь лампу на ночной столик.

Гордвайль в носках пошел выполнять ее просьбу. Затем взял ботинки, поставленные возле печки, чтобы просохли, и стал обуваться.

Не поднимая головы, Tea сказала:

— Свари кофе, кролик! Хочется кофе.

— Может, лучше попозже, через час? И вообще это неправильно, ты теперь не должна пить много черного кофе… Это нехорошо для него…