Император. Кровь богов - Конн Иггульден

Октавиан посмотрел направо: нет ли какой реакции от консулов? Но те не отдавали никаких новых приказов. Молодой человек прикусил губу, чувствуя, как тяжелеет его мочевой пузырь. Марк Антоний не хотел, чтобы его люди удалялись от горного прохода. Он расположил их так, чтобы иметь возможность отступить. Будь у Октавиана право отдавать приказы, он бы, исходя из этого предположения, послал тысячу людей в обход, грозя перекрыть путь к отступлению, и заставил бы Марка отреагировать. Но консулы лишь наступали по прямой, сокращая зазор между передними линиями.

Когда он сузился до ста шагов, горны зазвучали с обеих сторон, и стрелы луков-скорпионов полетели так быстро, что человеческий глаз не успевал их разглядеть. Они пробивали ряды легионеров, и люди гибли, так и не узнав, что же их убило. Наступающим не оставалось ничего другого, как ускорить шаг, чтобы успеть вступить в рукопашный бой до того, как скорпионы успеют перезарядить. Октавиан пнул лошадь пятками, чтобы она перешла на рысь. Его примеру последовали Агриппа, Меценат и весь выстроившийся ромбом отряд, в задачу которого входила охрана старшего офицера, находящегося в центре ромба. Лошадь выделяла его среди остальных, точно так же, как другие кони выделяли легатов и трибунов всех восьми легионов, но ход боя Гай Октавиан, как и они, мог контролировать, только находясь выше уровня земли. Легионеры бежали легко, низко держа тяжелые копья и готовясь к стычке по линии фронта, растянувшейся более чем на милю.

Когда начался бой, Октавиану пришлось собрать волю в кулак, чтобы не отпрянуть назад. С обеих сторон тысячи людей громко выдохнули, отправив по копью в полет и тут же переложив второе копье из левой руки в правую. Мало кто из них мог рассчитать полет копья, но они полагались, скорее, на скорость и силу, чем на точность, чтобы внести сумятицу в ряды противника. Некоторые копья упали на расчеты луков-скорпионов, пригвождая их к земле, и эти люди, крича, умирали, словно нанизанные на булавки жуки.

Октавиан Фурин поднял щит, когда воздух перед ним наполнился черными копьями. Больше всего хотелось пригнуться и закрыться щитом, но такого он позволить себе не мог: знал, что потом солдаты будут смотреть на него с презрением. Оставалось только сидеть прямо и держать щит наготове, чтобы отражать копья, летевшие в него и в лошадь. Грудь животного частично закрывала бронзовая пластина, однако оно все равно оставалась уязвимым. Если бы рукопашная достигла линии Октавиана, удар могли нанести снизу, в живот и по ногам коня.

Во всех линиях легионеры поднимали щиты, прикрываясь от града дерева и железа. Шипение рассекаемого воздуха сменилось грохотом и криками боли с обеих сторон.

Октавиан отбил копье, падавшее чуть ли не вертикально. Оно вращалось с безумной скоростью, но он сумел его отбить, и оно упало на шагающего рядом легионера, который выругался и поднял голову. Преемник Цезаря не отреагировал, потому что в тот момент наклонился вперед, чтобы щитом отразить другое копье, летящее в шею его лошади. Оно упало на землю, но в воздух уже поднялась вторая волна копий.

Долгое время Октавиану казалось, что копья летят только в него. Он потел, отбиваясь от них щитом и мечом. Одно копье пролетело между его щитом и голым бедром, угодив в человека, который шел сзади. Тот упал на колени и повалился на землю, но новый Цезарь этого, конечно, не видел. Все это время легионы консулов шли вперед, и с обеих сторон воины выхватили мечи после того, как выпустили по третьему копью. Эти люди гордились своим оружием и выучкой, а когда армии встретились, первые ряды использовали щиты как тараны, одновременно нанося удары мечом.

С обеих сторон первые две линии составляли ветераны. Каждый из них закрывал щитом человека, шедшего слева, и вонзал меч во все, что попадалось на глаза. Октавиан увидел, как два легионера из его охраны упали под ударами мечей, пробивших броню. Охранявший его ромб разворачивало, расстояние между ним и противником сокращалось. Лошадь фыркала, вскидывала голову, лягалась.

Для всадников пешие воины представляли достаточно легкую добычу. Если они высоко поднимали щит, то открывались для атаки с земли. Когда они попытались добраться до Октавиана, он взмахнул мечом и почувствовал, как разрубает тонкий металл шлема вместе с головой. Но офицер на коне буквально приманивал к себе вражеских солдат, и они навалились на ромб охраны. Трое юных друзей стали желанной целью и для тех, кто еще не бросил копья.

Преемник Цезаря взревел, отгоняя страх перед летящими к нему копьями. Ему пришлось разделять внимание между теми, кто стремился перерубить ноги его лошади, и теми, кто все еще старался попасть в него самого. Воины на острие ромба падали, пытаясь защитить его, и в толчее другие не успевали прийти, чтобы заменить их. Какое-то время Октавиан сражался в первой линии, поддерживаемый с флангов Меценатом и Агриппой, убивая тех, кто оказывался в пределах досягаемости, ударами мечей и защищаясь щитом от копий.

Вдруг он услышал, как громко заржала и пошатнулась его лошадь, и почувствовал, как что-то горячее полилось по его лицу. Потом лошадь упала между жеребцами Мецената и Агриппы. Это увидели и воины Октавиана, и его противники, и бьющиеся рядом с ним солдаты в злобе закричали, рванувшись вперед. Наследник Цезаря вытер теплую кровь с глаз. Он слышал, как за спиной отчаянно заржала его лошадь, но звук этот оборвался, потому что кто-то убил ее, чтобы не попасть под беспорядочные удары копыт.

Меценат и Агриппа по-прежнему охраняли своего товарища с двух сторон, и теперь он шел пешком между их лошадьми. Удар ромба пробил брешь в защитной линии, и новые солдаты Марка Антония подбегали туда, чтобы закрепить успех. Какой-то легионер без шлема и с окровавленным ртом широко раскрыл глаза, увидев, кто перед ним. На мгновение Октавиан подумал, что тот поднял меч, чтобы сдаться, а не атаковать, но в следующее мгновение Агриппа ударом своего меча отсек ему ухо и нанес рубящий удар между головой и плечом. Солдат упал на колени, и преемник Цезаря пнул его в грудь, чтобы свалить на землю и пройти по нему. Сквозь красную пелену ужаса и ярости он повсюду видел сражающихся и кричащих людей.

Молодой человек вновь вытер кровь со лба, гадая, куда подевался его щит. Лошади друзей, идущие с обеих сторон от него, образовывали коридор, в который враги могли попасть только по одному. Руки Октавиана словно налились свинцом, и он наполовину оглох от звонких ударов мечей, доносящихся с обеих сторон. И, боги, он никак не мог увидеть Марка Антония! Люди сзади ревели и напирали, так что его толкали вперед. Всадники сыпали проклятьями. Он услышал, как закричал Меценат, то ли от боли, то ли от ярости – точно новый Цезарь сказать не мог. Свет вдруг стал слишком ярким. Октавиан почувствовал, что покрылся потом, и испугался, что сейчас лишится чувств: его сердце билось так сильно, что начала кружиться голова. Потом его нога зацепилась за чей-то труп, и молодого человека бросило на лошадь Агриппы. Он почувствовал жар, идущий от ее тела. Люди, напиравшие сзади, не остановились бы, если б он упал. Воины не любили идти по телам, потому что любой из лежащих мог нанести им удар с последним вздохом. Поэтому наступающие ряды предпочитали перестраховаться, всаживая мечи в тех, кто лежал на земле. Перспектива превратиться в кровавое месиво Октавиана никак не устраивала.