Последнее слово девятого калибра - Вячеслав Денисов

Струге равнодушно смотрел на проплывавшие мимо рекламные витражи. Как объяснить Борису очевидное? Как заставить его понять, что в уголовном деле МТЗ, которое рассматривал Феклистов, бумаги Пусыгина имели бы какой-то смысл лишь после того, как были бы предъявлены в установленном законом порядке? Выходцев умен и юридически образован, но это не помогает ему понять истину. Феклистов не мог поступить иначе, потому что считает себя СУДЬЕЙ! Согласись он с логикой Выходцева, он из действующего СУДЬИ мгновенно превратится в СУДЬЮ, числящегося в штате. А сколько таких среди семнадцати с половиной тысяч?

– Наверное, проще пересчитать Феклистовых…

– Что ты сказал? – на мгновение прервал свою тираду следователь.

– Я так, о своем… – Антон, разглядывая знакомые очертания ведомственной гостиницы, вдруг хлопнул Выходцева по плечу. – Оставим наши судейские слабости нашей судейской совести. Ты мне лучше вот что растолкуй! И в письме директор Пусыгин ссылается на то, что слабо разбирается в юриспруденции и процедуре отправления правосудия. Тогда объясни мне, слабоумному, почему он в этом же письме утверждает, что документы Феклистов не имеет права рассматривать, поскольку тот получил эти доказательства «незаконно»? Для заводчанина любой «стук» – это основание для соответствующей реакции власти. Даже ты сидишь и ломаешь голову – почему же это Феклистов не мог сесть в процессе и сказать – товарищи, мне на днях информашку «слили» по-тихому. Давайте-ка эту тему «распедалим»? Выходцев не знает, что судья так поступить не может, а тракторостроитель Пусыгин – знает! Чудеса.

– Вот именно! – хмыкнул следователь. – Только токарь и… еще некоторые судьи считают, что документы к делу приобщать нельзя! Навыдумываете себе пунктов в кодексе чести и сами себе потом головы греете.

– А-а-а… – Струге махнул рукой.

Все равно что деревянной ложкой ковырять бетон!

– Пока остаемся без оперов, – непонятно зачем пробормотал Выходцев. – Недоступа вызвали в ГУВД. На Рублевском шоссе какой-то бродяга обнаружил два расчлененных трупа. Увидел бутылку, полез в сугроб. Смотрит – рука. Черт, что в стране творится? Мать моя, женщина… А у Андрюхи завтра еще и день рождения.

– Какого Андрюхи? – оторвался от своих мыслей Антон.

– Недоступа, – вздохнул следователь и вывернул руль к въезду на гостиничную парковку.

– А что он делает на Рублевском шоссе? Разве это его территория?

– Антон, он волочит лямку в ГУВД Москвы, в отделе по раскрытию убийств. А это значит, что его интересуют все криминальные трупы в столице и ее околотках. – Выходцев опять вздохнул, словно остался без Недоступа навсегда. – Толковый мужик. Третий год с ним работаю. Так что в ближайшее время остаемся одни. Пока там наши столичные сыскари трупы в кучу соберут, ноги-руки укомплектуют…

Проходя мимо вахты в холле, Струге услышал знакомый голос:

– Товарищ Струге!

Это была администратор, недавно грозившая заявить в милицию о странном поведении постоялого судьи. Пришлось остановиться и взглянуть в ее законопослушные глаза. Сбросил скорость и следовавший позади Выходцев. Однако он, не желая заглядывать в законопослушные глаза, медленно, словно баржа в дрейфе, проплыл к лифту.

– Вам телефонограмма, товарищ Струге.

– На самом деле? Слава богу, уже второй день жду… Из Страсбурга? Телефонограмма из международного суда по защите прав человека?

– Из Тернова! – презрительно прошипела администратор и грохнула о стойку, перед Струге, облезлую книгу, похожую на найденный водолазами судовой журнал затонувшего корабля. – Ознакомьтесь и распишитесь.

«16:02. Судье из г. Тернова Струге А.П. Срочно свяжитесь со мной. Лукин».

– Ваша работа? – тихо осведомился Антон, орудуя «Паркером» в «судовом журнале».

– Очень нужно! – фыркнула та, и судья, улыбаясь, зацепился взглядом за ее лицо. Струге было очень хорошо известно, что женщина ни при чем, однако ему очень хотелось посмотреть на ее реакцию в тот момент, когда он придал ее персоне чрезвычайную значимость. Нет лучшего способа, чтобы понять истинное состояние души человека. Продолжая смотреть ей в законопослушные глаза, Антон сделал окончательный вывод – удовлетворения от того, что другому человеку намечается взбучка, женщина не испытывала. Напротив, она даже немного сочувствовала и, как казалось, жалела о том, что сейчас ее винят в случившемся. «Свяжись со мной» – очень непредсказуемая фраза. И толковать ее можно по-всякому, однако Антон создал прецедент, уточнив ее содержание, и проследил за реакцией. Результатом он остался доволен.

– Я о вас хуже думал, – признался судья, пряча ручку в карман. – А с этим… С этим я вот уже почти девять лет, как связываться не хочу. Но, опять придется. Спасибо за телефонограмму.

Оставив на вахте впавшую в раздумья администратора, Антон зашел в лифт вместе с Выходцевым.

Картина в номере не менялась вот уже несколько дней. В помещении находились Бутурлин со Злобиным и пили. На этот раз – пиво, под телевизионные «Вести». В отличие от Струге, здороваться с присутствующими Борис Сергеевич не стал. Он прошел твердой походкой и сел на кровать Антона, чем вызвал кислую мину на лице Ивана Николаевича и смущенный взгляд Марата Михайловича.

– Можно я еще раз воспользуюсь телефоном в вашем номере?

– Конечно! – тотчас ответил Злобин, протягивая Струге ключи. – Никаких проблем.

– Иван Николаевич, меня никто не искал? – этот вопрос Антона предназначался уже мурманскому судье.

– Еще как, – глаза Бутурлина через выпуклые линзы новых очков выглядели как две противотуманные фары. – На каждом занятии ищут. Только не находят. Между прочим, вы пропустили принципиально важный семинар по аграрному законодательству. Вел сам Большаков.

– Я себе этого никогда не прощу, – пообещал Струге. – Я, вообще-то, имел в виду – здесь меня никто не искал?

Поняв, что – нет, Антон вышел из номера и оказался в коридоре. Когда он входил в помещение Злобина, у него уже ни на йоту не было сомнений в том, что Бутурлин приложил свою руку к объявлению его, Струге, без вести отсутствующим. Точнее – отсутствующим без уважительных причин, что, впрочем, для данных обстоятельств одно и то же. Антона Павловича Струге, судью из Тернова, не мог визуально узнать ни один преподаватель академии.

Голос Лукина он не слышал уже несколько дней, однако когда в мембране трубки зазвучали знакомые нотки, Антон Павлович почувствовал себя так, словно и не уезжал из родного города.

– Что происходит, Антон Павлович?! Я ушам своим не поверил, когда мне рассказали о вашей деятельности в Москве!! Вы с ума сошли?! Я отзываю вас, простите, – к чертовой матери!.. Завтра же поставлю вопрос перед Советом судей о принятии по вас решения!..

Другого ожидать и не приходилось.

– Я не понимаю, Игорь Матвеевич… О чем вы говорите?! – возмущение Струге было столь яростным, что он даже сам испугался. – Что происходит?