Образование Маленького Дерева - Форрест Картер
Шрифт:
Интервал:
Однажды она достала картинку, на которой стадо оленей выходило из небольшого ручья. Они прыгали друг на друга и, казалось, толкались, чтобы выбраться из воды. Она спросила, знает ли кто-нибудь, что они делают.
Один мальчик сказал, что они от чего-то убегают, скорее всего, от охотника. Другой мальчик сказал, что им не нравится вода и они торопятся из нее выбраться. Она сказала, что это правильный ответ. Я поднял руку.
Я сказал, что сразу понял, что они спариваются, потому что самцы оленей прыгают на самок; кроме того, по кустам и деревьям можно было определить, что это как раз то время года, когда они любят друг друга.
Толстая леди была потрясена. Она открыла рот, но ничего не сказала. Кто-то засмеялся. Она хлопнула себя по лбу, закатила глаза и уронила фотографию. Я сразу же понял, что ей плохо.
Шатаясь, она сделала шаг или два назад, прежде чем полностью овладела собой и пришла в чувство. Потом она подбежала ко мне. Все притихли. Она схватила меня за шею и принялась трясти. Ее лицо покраснело, и она начала кричать:
— Я должна была знать — мы все должны были знать… грязь!.. грязь!.. выйдет из тебя… ты!.. ты!.. маленький ублюдок!
Я нипочем на свете не мог понять, о чем это она кричит, хотя и хотел бы поправить дело. Она потрясла меня еще немного, потом обеими руками схватила меня за шею и выволокла из комнаты.
Мы пошли через вестибюль в приемную Преподобия. Она поставила меня ждать снаружи и закрыла за собой дверь. Я слышал, как они разговаривают, но не мог разобрать, о чем идет речь.
Через несколько минут она вышла из приемной Преподобия и пошла по вестибюлю, не глядя на меня. Преподобие стоял в дверях. Он сказал очень тихим голосом:
— Войди.
Я вошел.
Его губы разомкнулись, будто он хотел улыбнуться, но он не улыбнулся. Он постоянно проводил языком по губам. У него на лице были капли пота. Он сказал мне снять рубашку. Я так и сделал.
Для этого нужно было снять с плеч подтяжки, и когда я снял рубашку, мне пришлось обеими руками поддерживать штаны. Преподобие протянул руку и достал из-за стола длинную палку.
Он сказал:
— Ты рожден во зло, и я знаю, что в тебе нет раскаяния, но сейчас, с Божьей помощью, ты получишь урок, чтобы своим злом не причинять вреда добрым христианам. Ты не умеешь раскаиваться… но ты закричишь!
Он размахнулся и опустил палку мне на спину. В первый раз было больно; но я не заплакал. Бабушка меня научила. Однажды, когда я оторвал ноготь на ноге… она научила меня, как индеец терпит боль. Он позволяет уму тела уснуть и, придя в ум духа, выходит из тела и видит боль — вместо того, чтобы чувствовать боль.
Ум тела чувствует только боль тела. Ум духа чувствует только боль духа. И я позволил уму тела уснуть.
Палка хлестала и хлестала по моей спине. Через некоторое время она сломалась. Преподобие достал другую. Он здорово задыхался.
— Зло упорно, — сказал он, с трудом переводя дух. — Но, с Божьей помощью, справедливость восторжествует.
Он продолжал махать новой палкой, пока я не упал. Я не мог твердо стоять на ногах, но поднялся. Дедушка говорил, пока ты можешь стоять на ногах, скорее всего, ты справишься.
Пол немного накренился, но я сразу понял, что справлюсь. Преподобие совсем выбился из сил. Он велел мне надеть рубашку. Что я и сделал.
Рубашка впитала некоторую часть крови. Большая часть крови стекла по ногам в туфли, так как на мне не было белья, чтобы ее задержать. От этого мои ноги стали липкими.
Преподобие сказал, что я должен вернуться к своей кровати и неделю не есть ужина. Которого — ужина — я и так не ел. Еще он сказал, что я должен неделю не возвращаться в класс и не выходить из комнаты.
Было легче не надевать подтяжки, поэтому тем вечером, когда стемнело, я держал штаны обеими руками, когда стоял у окна и смотрел на звезду Собаки.
Я рассказал обо всем бабушке и дедушке, и Джону Иве. Я им сказал, что нипочем на свете не могу узнать, почему леди стало плохо и что нашло на Преподобие. Я им сказал, что готов исправить дело, но Преподобие говорит, что из этого все равно ничего не получится, потому что я рожден во зло и не сумею, как бы ни пытался.
Я сказал дедушке, что, очень похоже, я никак не могу справиться с ситуацией. Я сказал, скорее всего, нипочем на свете. Я сказал, я хочу домой.
Это был первый раз, когда я уснул, глядя на звезду Собаки. Уилберн разбудил меня под окном, когда вернулся с ужина. Он сказал, что ушел с ужина пораньше, чтобы меня проведать. Я спал на животе.
Уилберн сказал, когда он вырастет, выберется из приюта на волю и начнет грабить приюты и банки и всякое в этом роде, то первым делом убьет Преподобие. Он сказал, что ему все равно, если он и попадет в ад, — как я.
После этого каждый вечер, когда сумерки зажигали звезду Собаки, я говорил дедушке, бабушке и Джону Иве, что хочу домой. Я не смотрел картин, которые они посылали, не слушал. Я им говорил, что хочу домой. Звезда Собаки краснела, снова белела, потом опять становилась красной.
На третий вечер звезда Собаки скрылась за тяжелыми тучами. Ветром повалило электрический столб, и в приюте стало темно. Я знал, что они услышали.
Я стал их ждать. Зима вступала в свои права. Ветер становился все резче и по ночам завывал вокруг приюта. Некоторым это не нравилось, но не мне.
Во дворе я теперь проводил все время под дубом. Он должен был спать, но сказал, что не спит, не спит из-за меня. Он говорил медленно… и тихо.
Однажды поздно вечером, когда мы уже почти должны были идти внутрь, мне показалось, что я увидел дедушку. Это был высокий человек, и на нем была черная шляпа. Он уходил по улице. Я подбежал к железным воротам и стал кричать:
— Дедушка! Дедушка!
Он не обернулся.
Я бежал вдоль ограды, пока она не кончилась. Он уже исчезал из виду. Я крикнул изо всех сил:
— Дедушка! Это я, Маленькое Дерево!
Но он не услышал. Он скрылся из виду.
Седоголовая леди сказала, что приближается Рождество. Она сказала, что мы все должны быть радостными и петь. Уилберн сказал, что в часовне они только и делают, что поют. Он сказал, что им теперь приходится разучивать слова, а любимчики толпятся вокруг Преподобия, как цыплята вокруг наседки, и ревут песни, завернувшись в белые простыни. Я слышал, как они поют.
Седоголовая леди сказала, что скоро придет Санди Кляуз. Уилберн сказал, что это дерьмо собачье.
Два каких-то типа принесли дерево. На них были костюмы, как у политиков. Они смеялись, ухмылялись и говорили:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!