Князь тумана - Мартин Мозебах

— Как странно, что мы тут встретились, произнес Лернер, после того как помог Ильзе снять дождевик. Под ним оказалось что-то из шотландки.

На ней, как всегда, были хорошие и добротные вещи, однако без признаков элегантности. Девушка отправилась в дорогу, одетая как гувернантка из богатого дома, и в то же время в ней не было решительно ничего от гувернантки. Было ясно, что к этому платью она не имеет ни малейшего отношения, что не она его выбирала и что в любом из этих нарядов она кажется себе одетой в маскарадный костюм. Она с полным безразличием носила свою шотландку, с тех пор как достала ее из-под рождественской елки, и, поглядев, только покачала головой.

— Ничего странного, — ответила Ильза. — Я вас искала.

— Вы искали меня? И где же?

— Да вон там, в этом гадком отеле. Ну, как там его…

Она извлекла из сумочки конверт, на котором Лернер узнал собственный почерк. Что такое? Ведь господин Коре попросил у него фотографию Князя Тумана для своей дочери, и Лернер тогда пошел и сфотографировался. Но потом он так и не получил благодарственного письма.

— Тут на конверте значится адрес: "Гостиница "Монополь"". Скажите, а почему вы прислали мне свою фотографию?

— Я прислал вам свою фотографию… — Это был не вопрос, а попытка осмыслить только что услышанную неожиданную новость.

Теодор Лернер перевернул конверт. "Ее высокоблагородию госпоже Ильзе Коре" — было ясно и четко написано на оборотной стороне.

Как он совершил такую промашку? Разве все дело не было затеяно для того, чтобы послать свой портрет незнакомой барышне? Разве не было для него важно завязать знакомство с этими людьми? Разве не думал он об отсутствующей дочери, в то время как ее очаровательная матушка заполняла своим присутствием все купе? Он был даже очень польщен, что у него попросили портрет как у знаменитости!

— Правда же, это вышло по ошибке? — спросила Ильза с прямо-таки царственной прямотой. — Да и с какой стати вам было бы это делать? Очень глупо, что тетя Эльфрида обвиняла меня, будто я спрятала от них фотографию. Поэтому-то я так старалась найти конверт. Вы отправили фотографию на мое имя, конверт это доказывает. Тетю Эльфриду доказательства не интересуют, но для меня это важно.

Лернер что-то залепетал. Он готов сделать все, чтобы искупить свою вину перед Ильзой. Он хотел, чтобы его слова звучали как можно правдоподобнее. Это было для него сейчас самое главное. Он сидел прочно, широко расставив ноги и всем корпусом повернувшись к Ильзе, как будто стараясь не дать ей встать и уйти.

— Дело было так: я адресовал письмо на ваше имя, тут не может быть никакого сомнения. Я сделал именно то, что хотел. Я взрослый самостоятельный человек, не умалишенный. Я… я признаю, что сперва собирался послать портрет вашей кузине, с которой я не знаком. Кажется, такое желание было высказано господином Корсом. Но… но когда я получил снимок…

И что же, собственно, тогда произошло? Что-то мгновенное и точное, как попадание в яблочко, на секунду прорвалось тогда в причинно-следственный ряд жизненных событий. Он сидел за гостиничным столом и надписывал конверт, как вдруг из тьмы перед ним неожиданно возникло видение Ильзы, как она с детской жадностью затягивается сигареткой, и вдруг невзначай оборачивается к нему и заглядывает прямо в глаза из-под упавшей на лоб прелестной прядки волос, а затем из призрачной неведомой страны, где обитало это видение, протянулась ее рука и, направляя его пальцы, окунула перо в крошечную чернильницу, из которой оно вынырнуло все черное и блестящее, а уж то, что это перо потом написало, у Лернера сразу же выпало из памяти. Он поспешно отдал письмо администратору, потому что в это время показалась госпожа Ганхауз, которой не касались его отношения с торговым банком Корса.

— Я… так и написал, — произнес Лернер умоляющим тоном.

— Ладно, — сказана Ильза. — А теперь не могли бы вы дать мне сигаретку? Так вот, вы, наверное, уже поняли, что в доме Корсов — дядюшка Вальтер был двоюродный брат моего отца — меня больше не захотели держать. К этому давно все шло. Дядюшка Вальтер тут ни при чем. Он всегда ласково похлопывал меня по руке, говорил что-нибудь хорошее, но тут же начинал путаться в словах, а потом и запинался, но у него, знаете, все по-доброму. С ним у меня не создавалось такого впечатления, что я ему неприятна.

"У меня не создавалось такого впечатления…" — такие вычурные выражения казались в ее устах заученными, словно она, как некоторые развитые дети, повторяет чужие слова, играя во взрослую женщину, однако в этом не видно было ничего претенциозного, а лишь простодушная вера ребенка, что взрослые лучше знают, как надо правильно говорить.

А вот с тетушкой Эльфридой с самого начала все складывалось как-то не гак. Тетушка Эльфрида все время ее в чем-то подозревала, хотя Ильза ничего плохого не делала. Оказывается, как узнал сейчас Лернер, вся сила родительской заботы супругов Коре сосредоточилась на их дочери, Эрне. Ильза хорошо относилась к Эрне. Ильза не чувствовала в себе призвания часами упражняться на рояле, прочитывать кипы романов и задаваться вопросом о том, проявляет ли к ней интерес тот или иной молодой человек. Для Эрны жизнь — это была борьба. Одна нога у нее была короче другой, так что ей приходилось мучиться со специальными, неуклюжими башмаками на толстой стельке. Она выработала себе такую покачивающуюся, пританцовывающую походку, которая скрадывала ее хромоту. Некоторые знакомые до сих пор не разглядели, что она хромая. Об этом не полагалось говорить вслух, иначе Эрна ужасно расстраивалась. Ильза, конечно, и сама все это очень хорошо понимала. Она не обижалась, что при гостях только она была у тети Эльфриды на посылках. Эрна же как рассядется на оттоманке, так и красуется на ней в живописных позах все время как приклеенная, а Ильза подавала чай. Но тетушка Эльфрида все равно почему-то была недовольна. Ильза скажет "пожалуйста", подавая чашку молодому человеку, а молодой человек — "большое спасибо" и улыбнется Ильзе, а тетя Эльфрида сразу делается мрачнее тучи. Тетушка была почему-то убеждена, что в доме, где живет Ильза, все становится как в доме с гуляющей кошкой, вокруг которой собираются полчища орущих двуногих котов.

А у Ильзы есть друг. Дружба у них так — сигаретная. Лейтенант Герлах как-то узнал, что она не прочь покурить, и с удовольствием снабжает ее сигаретками, очень, между прочим, хорошенькими — с золотым мундштуком. Они садятся вместе покурить и очень хорошо проводят время. Вот Эрна, та не курит, а лейтенант Герлах не любит рояля. Нельзя же насильно заставлять такого милого человека слушать Эрниного Шопена! Ильза уважает чужие вкусы, мало ли кому что нравится! А в доме Корсов из каждой ерунды делали невесть какое событие.

Лернер покраснел во время ее рассказа, но она, очевидно, ничего не заметила, как не заметила его и в саду виллы "Вальтаре". В этом не было ничего удивительного: ведь она выглядывала из освещенного помещения в темноту, что уж тут разглядишь!

Лернер верил всему, что говорила Ильза, каждому ее слову. Ильза была слишком простодушна, а может быть, слишком ленива, чтобы лгать. Самые ужасные и неприличные вещи она готова была высказать без тени смущения.