Контейнер - А. М. Олликайнен

ТУМ.

ТУМ.

– Шеф говорит, спецназ уже выехал, – сказал Медведь, закончив говорить по телефону. – До Паулы я не дозвонился.

«Неужто "медведи"?» – недоверчиво прошептал Ренко и покосился на Кассинена: не услышал ли. Но художник снова витал где-то в облаках – или по крайней мере притворялся, что витает.

Медведь вернулся в галерею. Ренко взглянул на Будду-Кассинена, который еле сдерживал улыбку, и тоже зашёл внутрь.

Там он помимо Медведя застал лишь Эллу, которая устанавливала освещение вокруг какого-то цилиндрического творения художника.

– Май Ринне здесь? – спросил Медведь.

– Кажется, во дворе, – ответила Элла.

Медведь жестом показал Ренко, что пойдёт искать Ринне. Элла, присев на корточки, переставляла светильники на полу. Что-то в её облике и движениях привлекло внимание Ренко: они показались ему знакомыми.

Он тут же сообразил, в чём дело.

Элла жизнерадостно поздоровалась, но затем, как по волшебству, посерьёзнела, и стало казаться, что она вот-вот расплачется.

– Не могу ни на чём сосредоточиться. Всё время думаю о Джерри, – сказала она плаксиво и оперлась на пол.

– Всё образуется, Джерри наверняка найдётся, – попытался успокоить её Ренко.

– Да, – вздохнула Элла, повернулась к конструкции и подвинула светильник сантиметров на десять вправо.

– Это ты была на записи с камеры, – произнёс Ренко как можно дружелюбнее.

Элла замерла.

– Я тебя узнал, – добавил Ренко и умолк, ожидая реакции.

Элла медленно поднялась с пола. Плечи её затряслись, но это выглядело притворством.

– Зачем ты это сделала?

Элла обернулась и скрестила руки на груди. Глаза её были сухими. Она явно понимала, что не вызывает никакого сочувствия, несмотря на дружелюбный тон полицейского.

– Как-то само собой получилось, – сказала Элла. – Я подумала, что так мы прославимся, ведь теперь полиция торчит здесь безвылазно.

Элла произнесла это совершенно буднично, как будто разбитое окно и краска из баллончика – часть обычной маркетинговой стратегии.

– А остальные случаи – твоих рук дело?

– Нет. Нас нещадно терроризировали с самого начала. И я решила: почему бы не извлечь из этого выгоду?

Воспользоваться бесплатным пиаром, который нам устраивают эти придурки, – вспыхнула Элла, но тут же испуганно добавила: – Мне что-то за это будет?

– Зависит от твоего отца. Или от Кассинена – уж он-то наверняка представит это как перформанс, который сам же и срежиссировал, – ухмыльнулся Ренко.

Элла слабо улыбнулась, и Ренко увидел, что на глазах у неё выступили настоящие слёзы – признак невольного облегчения.

В комнате появилась Май Ринне и, увидев плачущую Эллу, обняла её – подумала, что это слёзы из-за Джерри. Элла умоляюще посмотрела на Ренко, и тот жестом закрыл рот на воображаемую молнию. Необходимость разбираться с её выходкой отпала.

– Это ужасно, – Май отстранилась от Эллы, однако продолжала держать её за плечо. – Но мы пытаемся работать, что ещё остаётся…

– Конечно, – сказал Ренко. – Поисками Джерри сейчас занимается вся полиция города.

Элла вновь склонилась над светильниками. Май жестом попросила Ренко выйти вслед за ней.

– Я не хотела спрашивать при Элле, но как дела обстоят на самом деле? – спросила она уже на улице.

– В общем-то, как я и сказал – вся полиция ищет Джерри.

– Кроме вас, – с укором заметила Май.

– Я тоже ищу. Когда вы видели Джерри в последний раз?

– Я? Могу ошибаться, но, кажется, несколько недель назад, когда была в гостях у Элины.

– Вы хорошо знаете Ритву Каакко?

– Риту? Мы давние подружки. А что?

– Она совершенно повёрнута на этих контейнерах.

Май с усмешкой взглянула на Кассинена: тот разлёгся на асфальте так, что голова его оказалась в контейнере.

– Вот вам ещё один повёрнутый. Давай, Паавали, поднимайся.

К удивлению Ренко, Кассинен послушно вскочил на ноги.

– Он само совершенство, – сказал Кассинен. – Лучше, чем предыдущий. Хотя я бы, конечно, предпочёл тот: ведь он участвовал в таких событиях…

– Вы хотели сказать – в убийстве, – заметил Ренко.

Кассинен недовольно угукнул – с таким видом, будто Ренко в силу своей недалёкости обращает внимание на второстепенные факты и не замечает главного. Затем отступил от контейнера и стал рассматривать его, склонив голову набок.

– Я всё время думаю о том, какая это всё-таки инсталляция… Ну, как бы инсталляция, – произнёс Кассинен. – Понимаю, для вас это звучит ужасно, но мысль о том, что человек, этот хрупкий живой организм, колышется в водах внутри контейнера, как какой-нибудь… как…

– Эмбрион, – подсказал Ренко.

– Господи! – возбуждённо воскликнул Кассинен. – Именно!

– Угомонись, – сказала Май.

– Как эмбрион, – медленно повторил Кассинен. – А это, – он шагнул внутрь контейнера и затем вернулся, держа в руках шланг, – это же пуповина!

– Хорошо, что вы не журналист, – пробормотала Май.

– Длинноватая пуповина, под сотню метров, – заметил Ренко.

– Да нет, вроде покороче будет, – Кассинен измерил шланг взглядом.

– Там, у резиденции, была девяностометровая.

– Какая длинная! – изумился Кассинен.

– Ренко!

Голос Медведя раздался откуда-то из глубины галереи. На зов устремились и Ренко, и Май. Элла тоже прошла за ними в дальний зал.

Стоя перед коллажем, Медведь, словно экскурсовод, показывал на него пальцем.

А точнее – на фото молодой Раухи Калондо с ребёнком на руках. Над изображением чёрной тушью были выведены два слова: GO HOME[31].

Ренко вопросительно взглянул на Эллу. Та замотала головой. Она была совершенно потрясена.

– Это не я. Правда, не я.

Паула осторожно обошла контейнер спереди. Двери были приоткрыты. Стук прекратился, и теперь изнутри приглушённо доносились ругательства.

Голос принадлежал Ритве Каакко.

– Полиция! – крикнула Паула. – Выходите!

Она отступила за угол контейнера и слушала, как спотыкающиеся шаги приближаются к выходу. Из проёма высунулась взъерошенная голова Ритвы.

– Сдаюсь, – жалобно пролепетала Каакко.