Под кожей - Мишель Фейбер

Надо бы запомнить эти мысли, думал Уильям, обсудить их, когда он вернется домой, с Кэти. Похоже, он нащупал что-то важное.

Не исключено, впрочем, что, если он станет слишком уж распространяться о подобравшей его на дороге женщине, Кэти поймет это неправильно. Вот рассказал же он ей о прежней своей подруге, о Мелиссе, об их походе по Каталонии, и что получилось? Нехорошо, следует признать, получилось, даже при том, что теперь Кэти его уже более-менее простила.

Господи, ну почему эта женщина все время молчит?

Иссерли смотрела вперед, на дорогу, готовая завыть от отчаяния. Способность говорить так к ней и не вернулась, а стопщик заводить разговор определенно не собирался. Решение оставалось за нею. Как и всегда.

Большой зеленый указатель сообщил, что до Перта 110 миль. Надо сказать стопщику, как далеко сможет она его подвезти. Как далеко она собирается заехать, Иссерли и сама не знала. Она глянула в зеркальце заднего вида. Дорога была пуста, однако в сером свете чреватого снегопадом дня различалась неясно. Все, что Иссерли могла, это ехать и ехать, почти не двигая лежавшими на руле руками, ощущая застрявший в горле мучительный вопль.

Даже если бы ей удалось заставить себя начать разговор, мысль о том, каких огромных трудов он потребует, теснила Иссерли сердце. Стопщик явно был типичным для его животного вида самцом: тупым, необщительным, но при этом наделенным увертливостью грызуна. Говорить придется ей, он будет лишь хрюкать, отвечать на самые хитроумные ее вопросы ответами длиной в одно слово и при всякой возможности погружаться в молчание. Она будет вести свою игру, он свою — и займет это, быть может, не один час.

Внезапно Иссерли поняла, что у нее просто нет больше сил для таких игр.

Неотрывно глядя на тянувшуюся перед нею унылую дорогу, она чувствовала себя униженной абсурдной тягостностью своей работы, тем, что ей придется понукать этого водселя, клещами вытягивать из него ответы — как будто они невесть какие бесценные перлы, которые следует извлекать из его не желающей открываться раковины бесконечно малыми движениями. Терпения это потребует сверхчеловеческого. И чего ради будет она стараться? Ради самого обычного водселя, ничем не отличающегося от миллиардов других, кишащих на этой планете. Ради нескольких упаковок расфасованного мяса.

Почему она должна день за днем так изнурять себя этими играми? Неужели ей предстоит потратить на них весь остаток ее жизни? Давать нескончаемые представления, выворачивать себя наизнанку лишь для того, чтобы оставаться, в итоге, с пустыми руками (что чаще всего и случается) и начинать все сначала?

Она этого не вынесет.

Иссерли снова взглянула в зеркальце, затем скосилась на стопщика. Глаза их встретились; он был красен, ухмылялся, кретин-кретином, и громко сопел. Полнейшая скотская чуждость его ударила Иссерли, точно обухом по голове, и всю ее душу стремительно залила, как тошнота после внезапной потери крови, ненависть к нему.

— Хасуссе, — прошипела она сквозь стиснутые зубы и перекинула тумблер икпатуа.

Стопщик начал падать на нее, она оттолкнула его распрямленной ладонью. Он качнулся в другую сторону, большое тело его повалилось, как плохо закрепленный стог сена, голова ударилась об окно пассажирской дверцы. Иссерли щелкнула индикатором и съехала с дороги.

Как только машина остановилась на придорожной площадке, Иссерли, еще не выключив двигатель, нажала на затемняющую окна кнопку. Она впервые сделала это сознательно. Обычно, когда наставал такой вот миг, она уже летала где-то в пространстве, но сегодня прочно сидела за рулем, положив ладони на приборную доску. Стекла вокруг нее начали приобретать цвет темного янтаря, наружный мир померк и пропал, в салоне машины зажегся слабый свет. Иссерли прижалась затылком к подголовнику, сняла очки, вслушиваясь в рокот далекого движения, пробивавшийся сквозь урчание ее мотора.

Дышала она, отметила Иссерли, совершенно нормально. Сердце, немного забившееся, помнится, когда водсель садился в машину, стучало теперь спокойно.

В чем бы ни состояла проблема, порождавшая ее прежние физические реакции, Иссерли, судя по всему, ее наконец разрешила.

Она склонилась к бардачку, чтобы открыть его, и две слезы упали из ее глаз на джинсы стопщика. Иссерли нахмурилась, не способная объяснить себе, откуда они взялись.

На всем пути к ферме Аблах Иссерли пыталась понять, что в ней могло разладиться.

Конечно, события вчерашнего дня… или позавчерашнего?.. теперь она не решилась бы точно сказать, сколько времени провела на молу… не важно, эти события… ну, они вывели ее из душевного равновесия, этого отрицать не приходится. Но теперь все было в прошлом. Много воды утекло, как говорят вод… в общем, есть такое присловье.

А сейчас она едет мимо заброшенных стальных конструкций, едет, можно считать, домой, везя, как в любой другой день, большого добротного водселя. Жизнь продолжается, работа тоже. Прошлое улетает назад, съеживаясь в зеркальце заднего вида до размеров песчинки, будущее сияет за ветровым стеклом, требуя полного ее внимания. Увидев указатель поворота на Аблах, Иссерли щелкнула рычажком индикатора.

Переваливая через Кроличий холм, она уже готова была допустить, что пребывает, возможно, не в лучшей форме. Необходимо было взять себя в руки, не тратя больше попусту время, и она знала, что ей в этом поможет, что поднимет ее настроение. Кое-что застряло в ней, как заноза. Кое-что маленькое: ничего серьезного. Сущий пустяк.

Чтобы окончательно прийти в себя, вернуться к нормальной человеческой жизни, необходимо эту занозу вырвать.

И Иссерли не сомневалась, что знает, как это сделать.

Остановив машину перед амбаром, она нетерпеливо посигналила, чтобы поторопить мужчин.

Дверь откатилась, за нею, как и всегда, обнаружился Енсель и пара его дружков-приятелей, чьи имена она так и не удосужилась запомнить. Енсель, как обычно, выбежал первым, чтобы взглянуть в пассажирское окно машины на то, что привезла Иссерли. Она внутренне сжалась, приготовившись услышать обычную банальность насчет качества ее добычи.

— У тебя все в порядке? — состроив озабоченную гримасу, спросил сквозь стекло Енсель. Смотрел он на нее, не обращая никакого внимания на водселя, сидевшего, скособочась, в съехавшем набок парике и кое-как прилаженном к его телу анораке.

— Ты… э-э… у тебя грязь на одежде.

— Отмоется, — холодно ответила Иссерли.

— Конечно, конечно, — ответил устрашенный ее тоном Енсель. Он открыл дверцу и плохо уравновешенный Иссерли водсель выпал из машины, точно мешок с картошкой. Енсель испуганно отскочил, затем смущенно всхрапнул и попытался представить свою осечку проявлением молодечества.

— Эм-м… а недурен, верно? — плотоядно оскалился он. — Один из твоих лучших.

Иссерли, не снизойдя до ответа, распахнула водительскую дверцу и вылезла из машины. Енсель, уже поволокший вместе с двумя мужчинами водселя спиной вперед, увидев, что она следует за ними, недоуменно сощурился.