Безумное танго - Елена Арсеньева

– Приветик! – послышался хрипловатый, как быпростуженный, а может, и прокуренный голос, невольно заставивший повернуться.

Пришла Лора. Взлохмаченные ветром лимонно-желтые невероятныеволосы, немыслимые ореховые глаза…

Юрий взглянул только раз – и тотчас отвел взгляд, словнообжегся. Вот именно! Она стояла против солнца, в белом, невесомом сарафанчикеиз марлёвки, и теперь не только угадывалось, но и невооруженным взглядом быловидно, что на ней нет ни трусиков, ни лифчика. Темнели крупные соски, темнелтреугольник внизу живота. Все смотрели на нее, не отрываясь.

«Ты, Фролова, совсем с ума сошла!» – хотела было стереть еес лица земли праведным осуждением Евгения Федоровна, но вместо этого жалобнопроблеяла:

– А, Фролова… здравствуй… запиши расписание на 1 сентября.

– Да мне Юрка запишет, правда? – отозвалась Лора,по-свойски закидывая на плечо Юрия свою худую, голую, загорелую руку иприжимаясь к нему раскаленным бедром. Она была много ниже его ростом, за летоон еще больше вытянулся, и создавалось такое впечатление, что Лора откровенновиснет у него на шее.

Тоскливый, пророческий ужас пронзил в это мгновение ЕвгениюФедоровну, которая очень любила Юру Никифорова, считала его восходящей звездойна небосклоне исторических наук… Как же она потом жалела, что не дала волиэтому предчувствию, что привычным, «педагогическим» усилием воли погасила островспыхнувшую ненависть к маленькой распутнице! Но Лора так на нее глянула, чтоЕвгения Федоровна вмиг ощутила свои пятьдесят одиноких, безмужних лет иподумала, что, если бы она в свое время решилась вот так закинуть руку на плечопарню, в которого была влюблена, ее жизнь прошла бы иначе!

И все, миг был упущен: Юрка покорно нацарапал для Лорырасписание уроков, а потом с обреченным видом потащился за ней вслед, повинуяськоманде:

– Проводишь меня?

Не говоря ни слова, они добрели до заветной лавчонки иплюхнулись на нее. Юрка мучился желанием привлечь к себе Лору, поцеловать, аона в это время чтобы… Он и хотел этого, и боялся.

Эх, сбежать бы сейчас отсюда, оказаться где-нибудь подальше,лучше всего в библиотеке! Как ему отлично жилось летом без Лоры, сначала двамесяца в Болгарии, на Золотых песках, потом, в августе, на даче, с короткиминаездами в город, набегами на библиотеку, с обвальным, блаженным чтением!.. Онкак бы прощался мысленно со всем этим, сам не зная, откуда взялась эта тоскагрядущей разлуки. Черт его знает, может быть, Юрку тоже посетило внезапноепредчувствие?

– В Болгарии был, да? – наконец подала голос Лора, и онкивнул:

– Ага.

– Там классно, наверное? – завистливо вздохнула Лора, иЮра опять кивнул, отчаянно надеясь, что она не начнет его расспрашивать окрасотах Болгарии. Никаких таких красот, кроме моря и пляжа, они не видели.Режим на курорте для партийных советских шишек был санаторно-тюремный, прислове «экскурсия» руководитель их группы делал такие глаза, словно егоспросили, где тут поблизости, в каком ларьке можно Родину продать.

Но Лору интересовали не радости туризма.

– Мне привез что-нибудь? – был следующий вопрос, и Юркасо стыдом осознал, что ни разу за все лето не вспомнил свою подружку.

Там подобралась неплохая компания русских, таких же детейобкомовских боссов, как он. Ребята изо всех сил кичились друг пред другом, ноне постами предков, а собственным интеллектом, у них там даже был свой «Клубзнатоков», вроде телевизионного, Юрий в нем лидировал с таким отрывом, что нанего смотрели как на самого Друзя или по меньшей мере на Федю Двенятина, и этонастолько окрыляло, что никакие разнеживающие глупости не лезли в голову. Ну,разве когда насмотришься на пляже на стройненьких смуглых болгарок, – ноэто так, как бы мимоходом, а потом опять окунешься в интеллектуальные игры илив соленые волны – и дурмана как не бывало…

Остро захотелось признаться в этом Лоре, захотелось унизитьее равнодушием, но совесть взыграла, черт бы ее подрал, она с этой минуты сталаего врагом, эта поганая совесть! Юра мгновенно перебрал в памяти множестводешевеньких безделушек, которых навезла мама, каких-то нарядных флакончиков,куколок, значков… Что-нибудь одно оттуда явно можно позаимствовать.

– А как же! – кивнул солидно. – Сувенирчик. Вшколу принесу, послезавтра.

– Почему же сегодня не принес?

– Ой, ты знаешь, я чуть не проспал, – совралЮрка. – И потом, я думал, что ты сегодня не придешь.

Это была правда. А еще правдивей было бы сказать, что оннадеялся на это. Он не хотел видеть Лору, вот в чем штука! Боялся… И дажесейчас где-то глубоко внутри его сосал слабенький, жалконький страх.

– Ну ладно, послезавтра так послезавтра, – покладистосогласилась она. – Слушай, а девчонки болгарские – они как, лучше наших?

Юрий неловко пожал плечами. Честное слово, он не знал, чтоответить! Во-первых, ему было не до девчонок, а во-вторых, болгарки показалисьему грубоватыми. Слишком смуглые, слишком черноволосые, слишком бойкие. Нопризнаться в этом было стыдно: сам виноват, что никого себе не нашел за лето,ведь его московские приятели иногда умудрялись сочетать интеллектуальные игры спрогулками по берегу моря при луне, а он-то…

Лора смотрела на него с интересом:

– Что, хочешь сказать, за все лето ни с кем не трахнулся?

Юра вскочил, бестолково взмахнув руками, потом снова сел.

– По-нят-нень-ко… – протянула Лора и хихикнула.

– Что тебе понятненько? – спросил он хрипло, ощущая,как при этом запретном слове полузабытый, но такой знакомый жар начинаетопалять низ живота.

Рука его словно невзначай легла на спинку скамьи и поползлак Лориному плечу, но та вдруг вскочила и танцующей походкой прошлась перед ним,выглядывая из-за куста, словно проверяя, не идет ли кто по дорожке.

– То и понятненько, что ты еще ни с кем это непробовал, – сообщила, останавливаясь перед ним и пристально глядя в глаза.

В ее голосе почудились нотки превосходства, и Юра вдругпредставил, как на этой самой скамейке она с кем-то из их класса, может быть,даже с Тимкой Путятиным, и они оба голые, лежат, раскинувшись, отдыхая послеобъятий… Хотя нет, на этой лавке не больно-то разлежишься, узковата она.

– А ты что, уже успела попробовать? – выдохнул, вонзаяногти в ладони, чтобы криком не закричать от болезненной ревности.

Его спокойного равнодушия как не бывало. И тело… чтотворилось с телом! Он едва мог сидеть, так все распухло, так заныло, такрвалось из джинсов.