Счастливо оставаться! - Татьяна Булатова

«Один – ноль в мою пользу», – засчитала себе госпожа Вольчик и распахнула врата.

– Мама! – воскликнул Гена.

«Сволочь», – подумала Вика и виновато улыбнулась.

– Как ты, мама? – изо всех сил старался краснодарский бизнесмен продемонстрировать заботу и ласку. – Разве так можно? Я стучу-стучу. Зову-зову.

– И чего стучать? – кокетливо подхватила виновница суматохи. – Куда ж я денусь? Куда ж я от вас денусь-та-а-а!

От нарисованных перспектив Вика чуть не заплакала. Это «кудажяденусьта-а-а-а» звучало страшнее, чем трубы Иерихона. Бывшая бабочка взмахнула куцыми крылышками, и крылышки тонко пропели: «КудажяденусьтА-а-а!» Переступила с ножки на ножку – цокнули каблучки по паркету, издав знакомое «кудаж-ж-ж-жж-денеЦЦа». Об этом стучало ее сердце, и шумел электрический чайник. «Кудажяденусь-та-а-а?!» – звонил телефон, и обещали диджеи популярных радиоканалов. Даже Гена храпел рядом, высвистывая: «Ни-ку-да… Ни-ку-да…»

«Некуда податься!» – подумала Вика. И пошла к гинекологу.

– Девственница? – строго спросила ее врач, намыливая над раковиной не по-женски крупные руки.

Пациентка хотела было прошелестеть: «Для нас, бабочек, это абсолютно неважно», но решила всех тайн не открывать и отрицательно помотала головой.

– На кресло! – скомандовала гинекологиня и решительно засучила рукава.

«Ва-ку, ва-ку-у-знице! Ва-ку, ва-ку-у-знице!» – вспомнила Вика музыкальное занятие в первом классе и на всякий случай, опираясь на цепкую детскую память, старательно раззявила рот и закрыла глаза, с ужасом представляя каждое движение своей визави в белом халате.

– Лет сколько? – буркнула врач и засопела.

Вика хотела пропеть: «Во кузнице молодые кузнецы», но вспомнила, что эти слова из другой песни и печально сказала:

– Двадцать пять.

– Беспокоит что?

– Ничего.

– Тогда здорова, – загремела инструментами докторесса. – Одевайся.

Пациентка, стараясь все делать как положено, автоматически сгребла одежду с покрытого клеенкой стула и выдвинулась из-за ширмы.

– Ку-у-уда? – ахнула медсестра, увидев бесконечные, почти до потолка, ножки бабочки.

– Одеваться! – пискнула Вика.

– За ширму! – скомандовала гинеколог, в очередной раз намыливая руки над раковиной.

– Что пишем? – поджав губы, поинтересовалась медсестра.

– А что надо?

– Откуда мне знать, что надо?

– Что надо? – уточнила врач у пациентки. – Справку?

– Какую? – не поняла Вика.

– Что значит какую? – подала голос медсестра. – В бассейн? В спортзал? Отметку в санитарной книжке?

– Я бы хотела забеременеть, – робко попросила Вика осматривавшую ее гинекологиню.

– Ну-у-у-у… теоретически это возможно…

– А практически?

Врач поднялась, обошла стул и встала у Вики за спиной.

– А практически – маловероятно. Матка детская. Впрочем, на все Божья воля, – неожиданно ласково пообещала врачиха. – Старайтесь. А там – как Бог даст. Всякое бывает, – философски призналась гинекологиня, наводя тень на возможности официальной медицины. А потом совсем уж по-человечески водрузила руку на плечо растерянной просительницы, отчего у той отвалилась добрая половина невидимого крыла и приклеилась то ли к стулу, то ли к ладони эскулапши.

– Следующий! – призывно выкрикнула медсестра, и в дверь вкатилась беременная цыганка, раздувающая ноздри, как подбегающая к финишу скаковая лошадь.

– Опять ты! – всплеснула руками гинеколог и знакомым маршрутом отправилась к раковине.

Вика почувствовала себя ненужной в переполненном кабинете и выскользнула в коридор, вдоль стен которого томились разбухшие от переполнявших их вод беременные.

«Все люди как люди!» – печально подумала Вика и поползла по бесконечному коридору в поисках выхода.

Дорога от женской консультации до остановки стала вдвое длинней, чем была ровно час тому назад. Преодолев половину пути, Вика остановилась – задрала голову вверх, соблазнилась высотой, затрепетала крылышками, но вовремя опомнилась и посмотрела на часы: на рынке – самый разгар торговли, дома – пустой холодильник и утвердившаяся в своих правах свекровь. Что поделаешь? Земное тяготение!

– Что поделаешь, Вика? – перебивая друг друга, утешали ее сестры Баттерфляй. – Такова жизнь. У всех свекрови. Зато не у всех свой собственный дом и муж-бизнесмен. Можно и потерпеть…

– Не дури, Вика, – махали рукой родители. – Ничего тут не поделаешь! Это жизнь. Многие знаешь как живут? Десять человек в однокомнатной квартире. А у тебя – дом! А у тебя – муж!

– А у мужа – мать! – подсказывала ищущая сочувствия дочь.

– А ты как хотела? Тогда надо было за детдомовца выходить!

– Хоть бы детдомовца какого взяли! – конфиденциально жаловалась мадам Вольчик подругам по телефону, тщательно закрыв дверь в свои покои.

После случившегося накануне открыто обсуждать невестку она опасалась, поэтому и соблюдала все меры предосторожности: ключ в замке на пол-оборота и оглушительный шепот в изрыгающую треск трубку.

– Ниче не слышно! – кричала королева-мать невидимой собеседнице, а потом снова переходила на шепот, напоминающий «голос за кадром» в прямой трансляции футбольных матчей. – Два года живут! А не-е-ет!

О том, что невидимая глазу подруга что-то неслышно отвечает в трубку, можно было догадаться по рокочущим переливам в голосе свекрови:

– Что значит не хочет? Не может! Я тебя уверяю! Что значит ее дело? Ее дело – родить! То-то и оно!

Это оно никак и не получалось. Вика с тоской смотрела на тестовые полоски, молилась, чтобы проявилась вторая, а потом виновато отшучивалась:

– Сегодня я бурундук.

– Ты бурундук уже полгода! – нервничал Гена. Нервничал-нервничал. А потом запил.

– Тут кто угодно запьет, – сурово констатировала королева-мать демарш наследного принца и пригласила Вику для серьезного разговора в свои королевские покои. Невестка принять участие в переговорах отказалась, сославшись на дурное самочувствие. Свекровь заподозрила неладное и отправилась в церковь замаливать невесткины грехи.

– Прости ее, Господи. И Генку… И меня заодно, – шептала она и искренне плакала от осознания собственного благородства. Просветлев душой, отправилась к батюшке и что-то долго вещала ему в самое ухо.

– Грешна?

– Ой, батюшка, грешна! Как она грешна! Грешница!

– Ты грешна?

Мадам Вольчик на секунду отрывалась от заветного уха, непонимающе смотрела на батюшку и с готовностью признавалась:

– И я грешна. Но сына-то жа-а-алко!