Личный враг императора - Владимир Свержин

– Это как же так? Ты шутишь, что ли?

– Ни в малейшей степени. Ну, сам подумай: таскать ее за собой вслед за полком тебе никто не позволит, да и ее сей способ путешествия вряд ли порадует. Ведь ты-то на нее глядишь не как на пленницу.

– Так и есть.

– В России, скажем, ее оставлять тоже морока немалая. Кто ж к себе ее примет? Родня твоя, небось, рада не будет, если ты им этакую полонянку пришлешь.

– Уж точно не будет.

– Вот и выходит, что лучше ей дома тебя дожидаться. Что же касается женитьбы, то, как ни крути, ты ее кормильца лишил. Зла она на тебя не держит, понимает, что в бою каждый в обнимку со смертью ходит. Так что немного гусарского шарма, понимания – и все у тебя сладится. Ну и я, естественно, тебе помогу, как же ж иначе?

– Но ты ее точно доставишь? – терзаясь внутренними сомнениями, спросил Чуев.

– А то как же? Мне в Париж до зарезу надо, чем скорее, тем лучше. Следует победу нашу подготовить и мир, который после войны этой наступит. Ты ж помнишь, моя война с Наполеоном и война нашего государя – две разные войны. Если его победа уже наметилась, то в моей еще идти до нее и идти.

– Ох, Сережа, – он впервые с дня нашего знакомства назвал меня запросто по имени, – идеи у тебя завиральные, откуда ты что берешь, я в толк не возьму, но за дружбу и помощь спасибо, верю я тебе. – Чуев внезапно обнял меня так, что, будь на моем месте человек более хлипкого здоровья, хребет мог бы запросто хрустнуть.

– Это хорошо, что веришь. – Я чуть отстранился, потому как дела наши еще не окончены и объясняться, что и для чего делается, еще недосуг. – Приказывать тебе, сам знаешь, не могу и потому как друга прошу: вот посмотри, – я развернул карту и указал на синюю жилку Березины. – Сюда от Борисова идут остатки французской армии, Наполеон будет переправляться здесь. – Я ткнул точку на карте. – Невзирая на наши старания, поймать его тут в мешок не получится. Его саперы сделают невозможное и наведут переправу. Ничтожная горстка обмороженных, отощавших, оборванных бедолаг, которая сможет перебраться на другой берег, будет жалким напоминанием о некогда Великой армии. Так вот, вот здесь, – я ткнул в синюю жилку чуть правее, – видишь, где лес подходит чуть к реке, мне нужна еще одна переправа. Можно совсем хлипкую, чтоб выдержала несколько экипажей и всадников. Если временно изъять у местных рыбаков лодки, поставить поперек реки по две и сверху положить настил, получится то, что надо. На все про все – два дня.

– Я понял, – кивнул Чуев. – Стало быть, обходной маневр.

– Можно сказать и так.

– А что же с сокровищами делать? Тут их не оставишь.

– Это верно, не оставишь. Значит, так, все награбленное везешь в Ставку, сдашь под расписку Бенкендорфу с приветом от меня. К этому прибавим пять бочонков с монетами. Еще один оставляю тебе на попечение, награди гусар, крестьянам дай за лодки и работу. Ну и себе.

– Да как можно, казенное имущество? – возмутился Чуев.

– Алексей Платонович, если генерал Жюно пожалуется, вы ему деньги вернете обязательно. Я ж не прошу вас брать себе хоть копейку. А эти деньги, если б мы их не откопали, так бы и лежали в земле до Второго пришествия. Так что по всему выходит, никакого казнокрадства тут нет, боевой трофей есть боевой трофей. А остальные наполеондоры пойдут в дело.

– А вы, Сергей Петрович, вы сейчас куда?

– А я за подарком. Скоро император сюда пожалует. Как же я в Ставку-то без подарка приеду? Мне еще перед командованием за грехи мои тяжкие ответ держать. Так что, уж простите, и попил бы с вами чаю, да времени нет. Мои люди передохнули, пора на охоту.

Отступление продолжалось, безнадежное, самоубийственное и все же спасительное для мизерной части воинства, не так давно покорившего всю Европу. Совсем скоро, вот сегодня должно было начаться сражение, вошедшее в историю как битва при Березине – последнее сражение Наполеона в кампании 1812 года. Сражение, вновь покрывшее его славой, пропитанной горечью несбывшихся надежд, пропахшее кровью, пороховым дымом и запахом разлагающихся тел. Пойманный, как представлялось многим, в силки матерый волк умудрился вырваться из уготованного ему капкана.

Совсем недавно казалось, что люди, понуро бредущие к этой невзрачной, в сущности, речушке, только и могли что с трудом передвигать ноги. И все же, возвращенные из небытия железной волей Бонапарта, они еще смогли навести переправу и дать бой корпусам Витгенштейна и Чичагова. Неравный, безнадежный, но, как ни крути, успешный. Теряя людей, пушки и, главное, последний облик армии, они смогли уйти!

Всякий переживший эти чудовищные дни мог с гордостью вспоминать: «Я умирал и выстоял при Березине!» Однако я готов был обойтись без столь экстремального опыта. Участвовать в баталии совершенно не входило в мои планы, которые вполне можно было окрестить наполеоновскими, когда бы они не были обращены как раз против него. Мне было известно, что еще пару дней назад император французов настоял, чтобы его пасынок генерал Богарне держался рядом с ним, и потому соваться в гости к моему «благодетелю» было весьма рискованно – Бонапарт имел на редкость цепкую память и, конечно же, не забыл моей выходки с похищением у него из-под носа пленного русского генерала. Оставалось полагаться на то, что мои дерзкие вылазки все же не разорвали в клочья глобальную ткань истории и вице-король Италии, как это было прописано до моего появления в этом мире, благополучно переправится на противоположный берег. А еще через несколько дней примет командование у разбегающихся, как пресловутые корабельные крысы, родичей. Конечно, и с месье Бейлем можно было поступить так же. Однако, как говорят в той России, из которой я прибыл сюда, «хороший понт дороже денег». И потому в ночь с 25 на 26 ноября, едва стрелки на моем брегете преодолели верхнюю отметку, к одному из костров, горевших неподалеку от дороги на Борисов, подошел офицер в мундире стрелков вице-короля.

– Кто идет? – хмуро поинтересовался прислонившийся к дереву часовой. Голос его звучал равнодушно, и, по сути, ему уже давным-давно не было никакой разницы, кто, куда и зачем идет. Сам он уже едва передвигал ноги, и лишь полученное за последние недели четкое понимание, что стоит ему присесть или прилечь, и он неминуемо обратится в очередной, даже не тысячный на этой дороге мерзлый труп, удерживало его от столь опрометчивого шага.

– Капитан Сорель, 8-й полк легкой пехоты, к месье Анри Бейлю. Осведомитесь, он должен ждать меня.

Часовой хмуро поглядел на меня, должно быть, соображая, требовать у меня пароль или нет. Устав предписывал спрашивать, однако же какой уж тут пароль, если я стою в трех шагах и прежде, чем недреманный страж успеет крикнуть или вскинуть оружие, при желании успею выстрелить из одного из торчавших за поясом пистолетов.

– Месье Бейль, – без лишних формальностей окликнул часовой, повернув голову к горевшему неподалеку спасительному огню, – к вам офицер!

Племянник генерала Дарю появился из темноты хмурый и такой же осунувшийся, как все прочие отступленцы. Вместо былой шубы на нем была серая пехотная шинелька, прожженная в нескольких местах.