Русский - Питер Гримсдейл

— Я могу предложить очень выгодные условия.

«Нужно поддержать этот разговор», — подумал Дима.

— Интересно. Это первый раз, когда мне предлагают работу под дулом пистолета.

Но улыбки не последовало.

— Фарук Аль-Башир мертв. Я услышал это по Си-эн-эн, так что, скорее всего, это правда. Думаю, с ССО покончено.

Кафаров покачал головой:

— Напротив. Теперь, когда Башир убрался с дороги, ССО продемонстрирует миру свое могущество, и после того, что произойдет, одиннадцатое сентября покажется сущим пустяком.

Дима надеялся, что это пустые разглагольствования, но боялся, что это не так.

— Ты сам этого не понимаешь, Маяковский, но ты слишком наивен. Я прекрасно знаю таких, как ты. Ты погряз во всей этой спецназовской белиберде и не способен стряхнуть с себя старый советский навоз. — Он снова покачал головой. — Посмотри на себя: ты пытаешься заработать свои копейки, делая за других грязную работу. Да в России полно таких, как ты. После стольких лет верной службы Родине они оказались никому не нужными калеками, волками-одиночками. Надо было воспользоваться возможностями, которые у тебя были. Я видел, что написано на Берлинской стене. Знаешь, что именно? «Каждый за себя».

Кафаров наконец-то разговорился. Он слегка прижал к себе «узи» — может, уже устал его держать.

— Я прекрасно знаю, зачем ты здесь. Потому что какой-то аппаратчик в Москве услышал, что очередное, предположительно сверхсекретное, оружие оказалось на черном рынке. И знаешь, какова была его первая мысль? «Как мне прикрыть свою задницу?» Надо кого-то слить. Найти козлов отпущения, пусть за все расплачиваются. Погодите. Есть мысль получше: скажите человеку, которого собираетесь слить, что организуете секретную операцию по спасению торговца этим оружием. Она обречена на провал. А потом уже сливайте. К сожалению, выбранный вами человек оказался не таким тупицей, как вы рассчитывали: он привел своих людей. Но ничего страшного, ему можно дать неверные разведданные. А потом — бум! Знакомая картина?

Дима ощутил приступ ярости. Как он и подозревал, Кафаров знал все с самого начала.

Таджик кивнул, явно довольный собой:

— У меня много друзей, Дмитрий. Я очень известный человек. Богатство делает людей известными. Тебе стоит попытаться когда-нибудь стать богатым.

Дима почувствовал, что его терпение иссякает. «Узи» был по-прежнему направлен на него, но Кафаров, видимо, был поглощен размышлениями о своем величии. Дима же видел перед собой младшего офицера, так и оставшегося на нижней ступеньке иерархии, не сумевшего сделать карьеру в армии, терпевшего несправедливое отношение от старших по званию. Как грустно, что такой богатый человек тратит время на бессмысленное хвастовство. Даже не грустно — глупо.

Дима сохранял покорное выражение лица, делая вид, что с благодарностью внимает мудрости богача. Разглагольствовавший Кафаров не замечал, как Дима, осторожно подобравшись к краю бассейна, медленно пододвигал левую руку к правой ноге противника.

За железной дверью раздался грохот. Кафаров машинально оглянулся, и Дима бросился вперед, схватил Кафарова за ногу и рванул с такой силой, что тот рухнул на спину, ударился о край бассейна и потерял сознание. «Узи» вылетел у него из рук, описал дугу и загремел о кафельный пол, затем несколько раз развернулся вокруг своей оси и остановился неподалеку от руки упавшего.

Снова раздались удары в дверь. Дима надеялся, что это Кролль и Владимир, но подозревал, что, скорее всего, это американцы.

Он вскочил и, склонившись над Кафаровым, сдавил ему горло:

— Покажи, где бомбы. Быстро!

Кафаров открыл рот, но не смог произнести ни звука. Самодовольство исчезло, сменилось выражением страха; до него дошло, что происходит.

— Я же сказал тебе, что их здесь больше нет. — Он кивнул в сторону, противоположную железной двери.

Дима ослабил хватку, чтобы Кафаров смог отдышаться.

— Только попробуй солгать. Я тебя убью.

Это была пустая угроза, потому что по условиям сделки Дима обязан был доставить пленника в Москву живым. Но он заметил, что лицо Кафарова внезапно посерело.

— Где они? Кто их забрал? Говори. Быстро!

Кафаров вытянул руку, указывая куда-то в недра бункера. Хватал ртом воздух, будто пытаясь протестовать, но жизнь уже покидала его. Он вытянулся, голова упала набок. Дима сложил его руки на груди, нашел нужную точку в основании грудины и с силой надавил. В голову ему пришли строчки, которые они пели во время занятий по оказанию первой помощи, чтобы взять нужный ритм: «Смело мы в бой пойдем за суп с картошкой и повара убьем столовой ложкой». На самом деле следовало петь «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это», но солдаты, сидевшие три года в палатках, предпочитали неофициальную версию. Он зажал Кафарову нос, три раза выдохнул ему в рот, затем снова начал нажимать на грудь. Бесполезно. Снаружи раздался очередной взрыв, на сей раз необыкновенной силы, и внезапно все огни в бункере погасли. Дима оказался в полной темноте.

Самая могущественная сверхдержава обрушила на виллу всю свою огневую мощь, а объект охоты испустил дух от сердечного приступа.

Шагая к полуразрушенному особняку, Блэкберн думал только об одном: «Соломон», последнее слово умирающего Башира, звучало у него в ушах. Он даже не знал, имя ли это. Возможно, Башир пытался сказать что-то другое. Следователей рассказ сержанта не убедил. Коула тоже не заинтересовали эти сведения. Но Блэкберн знал, что это имя, он называл так человека, которого они видели на мониторе в банке, террориста с зазубренным ножом, у него на глазах отрубившего голову Харкеру. Соломон. Он повторял это имя снова и снова. Оно было напрямую связано с событиями последних трех суток, круто изменивших его жизнь.

Он войдет в здание первым. Кампо и Монтес почувствовали его решимость. Блэкберн был словно одержим. Они могли ждать Коула, могли остаться у вертолета. Монтес уже вызвал по рации санитаров. Если Коул и ранен, Блэкберну до этого не было дела. Всю свою энергию он сейчас сосредоточил на Соломоне и ядерных бомбах. Ничто в мире больше не имело для него значения. Кампо и Монтес шли рядом, но Блэкберн чувствовал себя так, как будто был в горах один.

— Эй, я что-то слышу. — Монтес начал разбирать камни руками. — Здесь раненые.

Кампо подбежал к нему, чтобы помочь. Блэкберн не обернулся, он продолжал идти, взобрался по лестнице на второй этаж.

Мертвец лежал лицом вниз. На нем была европейская гражданская одежда — черная футболка и брюки. Блэкберн повернул к себе его голову: раскосые глаза, восточные черты, навеки застывшие, искаженные болью от смертельной раны, из которой вытекла почти вся кровь. Блэк проверил пульс, просто на всякий случай. Пульса не было. Быстро оглядел комнату. Ничего подобного ему не приходилось видеть в своей жизни. Баснословное богатство и рядом — руины. Кусок фасада провалился внутрь, пробил пол, рухнул на первый этаж. «Думай». Он восстановил в памяти заученные планы, попытался сориентироваться. Стены были облицованы деревянными панелями, двери вели влево; справа дверей не было — по крайней мере видимых. На планах, которые им показывали в «Светляке», был коридор, пересекающий лестничный пролет, он был вырублен в горе и вел в подземные помещения. Как же они туда попадают?