Фальдийская восьмерка - Андрей Андросов

– Я бы тоже свалил, – заметил Кандар. – Здесь не место для молодых, горячих парней, вроде меня.

– Никто меня не разыскивает, – помотал головой Брак. – Меня сюда случайно занесло, а как выбираться я не представляю. Вернусь к своим с пустыми руками, да еще и после случая с цепом… Скажем так, жизни мне не будет. Мало того, что засмеют к шаргу, так еще и пеню повесят за незакрытый контракт.

– Механика, который может в одиночку свести картечницу? – недоверчиво покачал головой капитан, – Верится с трудом. От меня-то ты чего хочешь?

– Возьмете меня на горжу, в экипаж? До тех пор, пока не решу сойти. А в качестве платы я отдам скраппер, то есть картечницу. – поправился Брак, – Доделаю ее по дороге. Я разбираюсь в движках, умею работать с гравками…

– Исключено, – отрезал Раскон и повернулся к выходу. – Первого встречного на судно никто не наймет, к тому же механик у меня есть. Могу дать семь синек за картечницу, и то, если она вообще заработает.

– Заработает, – пробормотал Кандар. – Хрен ли ей не заработать…

Брак беспомощно смотрел, как капитан направляется к двери. Такого развития событий он не ожидал – был уверен, что, впечатлившись скраппером и чуя возможность здорово сэкономить, место в экипаже ему будет обеспечено. Понятно, что это всего лишь первая попытка, но за категоричный отказ было обидно. План в его голове подобной ситуации не учитывал.

– Но почему? – спросил калека вслед уходящему горжеводу. – Спросите в Приречье, там меня знают.

Раскон развернулся в дверях, смерил парня презрительным взглядом и сквозь зубы процедил:

– Знаешь, что я вижу перед собой?

– Обосранную халупу, – вполголоса подсказал Кандар.

– Механика? – спросил Брак.

– Я вижу перед собой очередного кланового ублюдка, который решил, что он умнее всех. Сколько тебе, ты сказал? Пятнадцать?

Брак похолодел, но ответил правдиво:

– Семнадцать. Почти восемнадцать.

Кандар хмыкнул, сплюнул и пошел к двери.

– Сам ответил, я даже за язык не тянул. Что там у тебя за история для местных дуболомов? Им хоть в уши нассы, поверят, что это пиво. Припыл по реке после нападения? Бродил по лесу, пока не наткнулся на поселение? На тебе летная куртка, так что дай угадаю… С цепа рухнул?

Брак угрюмо промолчал.

– Что, серьезно? – хохотнул Кандар. – С цепа рухнул? Гразгова блевота, Медногривый, эта – лучшая из всех.

Капитан покачал головой.

– Знаешь, клановый ты выкормыш… Вы все такие одинаковые. Молодые, наглые, считаете себя хитрыми. Знаешь, что вас всегда выдает? – он подошел к Браку и ткнул украшенным золотым кольцом пальцем ему в лицо. – Глаза. Вас, степных ублюдков, выдают глаза. Вы смотрите на всех честно и открыто, льете нам дерьмо в уши, наивно хлопая ресничками. Но там, внутри черепушек, вы насмехаетесь. Потешаетесь, что провели очередного тупого человечка, который с готовностью сожрал предложенные вами огрызки полуправды, густо замешанные на ваших собственных испражнениях, да еще и попросил добавки.

Раскон сплюнул под ноги. Лицо его раскраснелось, почти сравнявшись по цвету с воинственно топорщившимися усами. Кандар безмолствовал, с полуулыбкой стоя у двери и внимательно наблюдая за происходящим.

– В этом все вы. Слетаетесь в города, как мухи, считая всех вокруг дерьмом. Но глаза вас выдают, всегда выдают. Глаза и вонь оружейной смазки. Что там у тебя на стене, репульсор? За поясом нож, в кармане, наверняка, кастет. А первое, что ты свел, оказавшись в новом месте – это шаргова картечница размером с гору? Достаточно уметь видеть, – он постучал пальцем по стеклу очков, после чего указал пальцем на своего спутника. – Кандар умеет. Он десять лет провел в ошейнике у степных тварей, он видит их насквозь…

– Восемь, – поправил стоящий у двери механик, но Раскон не обратил на его слова никакого внимания.

– А после того, как он вырвался и нашел себе дом, знаешь что случилось? Ты знаешь, клановый выкормыш, что случилось? Его поселение сожгли, разровняли под корень, свели до состояния обугленной, дымящейся ямы в земле, – капитан уже не говорил, он орал. Дыхания ему не хватало, а лицо покраснело еще сильнее. – Но тебе плевать, да? Тебе плевать, высокомерный ты ублюдок, даже сейчас ты потешаешься надо мной, смеешься там, внутри, в голос хохочешь, думая лишь о том, что следующий приперевшийся сюда ублюдок окажется сговорчивее и купится на твои сопли. Намотает их себе на уши, после чего повезет тебя прямо туда, где ты подашь своим сигнал. И потеряет все, несчастный доверчивый ублюдок.

Брак действительно так думал, надеялся, что следующий капитан горжи будет вести себя по-другому. Но слова Раскона задели его куда сильнее, чем должны были, глаза щипало, а внутри стало горячо. Будто котел с эйром закипал, с каждой секундой приближаясь к неминуемому разгону своего содержимого.

– Никто тебя не наймет, подонок. Ни одна сволочь на реке не возьмет тебя на борт. Никто не купит у тебя этот хлам, не подаст руки и не примет плату за проезд. Поверь, степняк, я знаю что говорю. Слово Раскона Медногривого в этих краях значит многое, куда больше, чем ты способен себе представить. Ты проклянешь тот день, когда впустил меня на порог своей халупы, всю жизнь будешь вспоминать. Собирай свой хлам, сжигай к шарговой матери все следы своего присутствия и беги к своей мамочке в степь, жаловаться на злых лесовиков, выгнавших несчастного степного выкормыша из теплой, уютной кучки дерьма, в которой он уже успел свить себе гнездышко. Варитесь там в своих железных коробках, грызитесь и убивайте друг друга и помните, что с каждой вашей смертью весь остальной мир будет вздыхать с облегчением.

– Катись ты к шаргу, усатый ублюдок! – взорвался Брак. Внутри у него все клокотало, кровь стучала в ушах, а перед лицом стояла улыбающаяся, но мутная, словно смотришь сквозь мембрану, Сима.

– Что ты там шепчешь, малыш? – насмешливо спросил Раскон. – К шаргу? Я уже был там, степняк, и не со…

– Нахер иди! – заорал Брак. – Кланы? Пусть тоже катятся к шаргу, в кузове всем места хватит! Я еще эйра им подолью на дорогу. И ты, островной ублюдок, отправляйся вместе с ними. Забирай своих друзей, родственников,