Время предательства - Луиз Пенни

«Никто мне не сказал, что их пятеро. – Он тут же поправился. – Что ждут пятерняшек. Но я поручил отцу кипятить воду и стерилизовать оборудование. Искать чистое белье. К счастью, месье Уэлле привычен принимать роды у коров и лошадей на своей ферме. Он оказался очень полезен».

Великий человек делил лавры с мужем, давая понять, что от мадам Уэлле толку было не больше, чем от свиноматки. Эта ситуация вызывала у Гамаша все большее восхищение, хотя и не уважение. За всем происходящим стоял какой-то блестящий режиссер. А доктор Бернар был такой же пешкой, как младенцы и серьезный, ошарашенный Исидор Уэлле.

Доктор Бернар смотрел прямо в объектив камеры и улыбался.

– О деле Арно писали все газеты, – вполголоса сказала Тереза. – Это была настоящая сенсация. Ты уже знаешь это. Все знают.

Бесславие Пьера Арно было так же велико, как слава пятерняшек Уэлле. Он стал их полной противоположностью. Если пять девочек символизировали радость, то Пьер Арно – позор.

Если девочек послал Господь, то Пьера Арно, этого падшего ангела, изверг ад.

Тем не менее он до сих пор преследовал их. И сейчас опять вернулся. Тереза Брюнель отдала бы что угодно, лишь бы не воскрешать то имя, то дело, то время.

– Oui, oui, – сказал Жером. Он редко проявлял такое нетерпение, и почти никогда – по отношению к жене. – С тех пор прошло уже лет десять. Я хочу снова услышать эту историю, и на сей раз не ту часть, о которой писали в газетах, а ту, что вы утаили от общественности.

– Я ничего не утаивала от общественности, Жером, – резко произнесла Тереза. – Я в то время была агентом-новичком. Может, тебе лучше спросить у Армана? Он хорошо знал Арно.

Они оба инстинктивно повернулись к собравшимся у дверей перед комнатой, в которой вещал телевизор.

– Думаешь, это будет благоразумно? – спросил Жером.

– Может быть, и нет, – ответила Тереза. Она пристально посмотрела на него. – Ты должен мне сказать, почему тебя вдруг заинтересовал Пьер Арно.

Жером с трудом перевел дыхание, словно долго тащил какую-то неимоверную тяжесть. Наконец он сказал:

– Его имя промелькнуло в моих поисках.

У Терезы Брюнель внезапно закружилась голова. Проклятый Пьер Арно!

– Ты шутишь? – Но она понимала, что он не шутит. – Именно его имя и привело в действие их систему контроля? Если так, ты должен нам сказать.

– Что я должен, Тереза, так это узнать побольше об Арно. О его прошлом. Прошу тебя. Ты уже не агент-новичок, теперь ты суперинтендант Квебекской полиции. Я же знаю, ты в курсе.

Она смерила его жестким, оценивающим взглядом.

– Пьер Арно был старшим суперинтендантом Квебекской полиции, – начала она, сдаваясь. – Это самый высокий пост, теперь его занимает Сильвен Франкёр. Я только-только поступила в полицию, когда всплыла та история. Видела Арно всего один раз.

Жером Брюнель прекрасно помнил тот день, когда его жена, старший куратор Музея изящных искусств в Монреале, пришла домой и сообщила ему, что хочет поступить в полицию провинции. Ей было около пятидесяти пяти, и для него эта новость прозвучала так же дико, как если бы она сообщила ему, что поступает в «Цирк солнца»[41]. Но он видел, что она не шутит, а если уж говорить откровенно, новость не свалилась как снег на голову. Тереза консультировала полицию по нескольким делам, связанным с кражей произведений искусства, и обнаружила в себе способности к раскрытию преступлений.

– Как ты и сказал, прошло уже больше десяти лет, – продолжила Тереза. – К тому времени Арно не первый год занимал свой пост. Он пользовался популярностью. Уважением. Ему доверяли.

– Ты говоришь, что видела его один раз. Когда? – спросил Жером.

У него был острый, аналитический взгляд. Она знала: точно таким же взглядом он смотрел в больнице, когда поступал особенно тяжелый больной.

Сбор информации, обдумывание, анализ. Быстрый мозговой штурм и принятие решения, как действовать в конкретном случае. Здесь, в гостиной Клары, где пахло свежей выпечкой, розмарином и жареной курицей, вдруг возникло ощущение опасности. И пришло оно вместе с запачканным грязью и кровью именем Пьера Арно.

– Я видела его на лекции в академии, – вспомнила Тереза. – В группе, которую вел старший инспектор Гамаш.

– Арно пришел туда в качестве приглашенного гостя? – удивился Жером.

Тереза кивнула. К тому времени оба полицейских были знамениты: Арно – как уважаемый глава уважаемой службы, а Гамаш – как создатель и начальник самого успешного отдела по расследованию убийств в Канаде.

Тереза Брюнель сидела в битком набитой аудитории, одна из сотен курсантов, ничем не выделявшаяся среди других, разве что сединой.

По мере того как она вспоминала те события, гостиная перед ней исчезала, превращаясь в амфитеатр аудитории. Она четко видела этих двоих мужчин. Арно стоял за кафедрой. Пожилой, уверенный в себе, представительный. Невысокий и худощавый. Подтянутый. С ухоженными седыми волосами и в очках. Он вовсе не выглядел властным. И тем не менее в самой его скромности чувствовалась скрытая сила. Его власть была настолько велика, что ему не требовалось ее демонстрировать.

А рядом с ним стоял, наблюдая, старший инспектор Арман Гамаш.

Высокий, солидный. Спокойный и сдержанный. В роли преподавателя он проявлял бесконечное терпение, когда слышал глупые вопросы или видел выхлопы тестостерона. Он вел за собой примером, а не демонстрацией силы. Агент Брюнель чувствовала, что перед ней прирожденный лидер. Человек, за которым ты готов следовать.

Если бы Арно в одиночестве выступал перед аудиторией, то произвел бы на нее более сильное впечатление. Однако по ходу лекции ее глаза все чаще останавливались на спокойном человеке, стоявшем в стороне. Он слушал так внимательно. Был таким естественным.

И агент Брюнель постепенно поняла, в чем состоит истинная власть.

Пусть старший суперинтендант Арно и занимал высший командный пост, но Арман Гамаш был авторитетнее.

Она рассказала об этом Жерому. Он подумал несколько секунд и спросил:

– Арно не пытался убить Армана? Или наоборот?

Киножурнал новостей закончился изображением кроткого доктора Бернара, который держал одну из новорожденных пятерняшек, махая ее ручкой в сторону камеры.

«Пока-пока, – произнес диктор таким тоном, словно объявлял о Великой депрессии. – Я знаю, мы будем часто встречаться с тобой и твоими сестренками».

Краем глаза Гамаш увидел, как Рут подняла руку, испещренную венами.

Пока-пока.

Экран почернел, но всего на секунду – на нем появилось другое изображение, знакомое канадцам. Стилизованный черно-белый глаз, а потом выписанные по трафарету слова без малейшего намека на креативность или красоту.