Тайны прошлого - Джулия Хиберлин

Барбара начала собирать все обратно в коробку, в том числе дешевый кубок с гравировкой «Лучший начинающий репортер года», который она наклонила так, чтобы я наверняка его увидела.

— Простите, что тороплю, но у меня рекламная кампания по продаже очередного лекарства от импотенции. — Она подмигнула. — Такие штуки тоже способны изменить жизнь.

Эта изысканная подтянутая женщина ничем не напоминала слегка располневшую седую Барбару, совсем позабывшую о событиях прошлых лет, которую я представляла себе по пути сюда. Видимо, я тоже не соответствовала ее представлениям.

— Ты нравишься мне, Томми, — сказала она. — Ты совсем не такая, как я воображала. Я много времени провела на кушетке в кабинете доктора. Ты не похожа на типичных психологов. И получаешь нужное, потому что действительно слушаешь собеседника, вместо того чтобы выносить про себя приговоры и ставить диагнозы. Это лучший подход к делу. Поверь мне, я знаю.

Слишком уж мягко она стелила. Возможно, я не была достаточно настойчивой. Но, похоже, она чувствовала странное облегчение. Как далеко стоит заходить — всегда было главной дилеммой психолога. Я внезапно поняла, что сама она до сих пор не задала нам ни единого вопроса.

Барбара открыла черную кожаную сумочку, явно стоившую больше средней месячной зарплаты, и, вынув оттуда черный же бумажник, сунула пальцы в отделение за рядом сияющих кредитных карточек. И вытащила потрепанную фотографию с белой линией сгиба посередине — снимок явно лежал в сложенном состоянии не один год.

Это было фото милой маленькой девочки, сидящей за столиком перед пирожным с единственной зажженной свечой. На обороте поблекшими синими чернилами было написано «Адриана Марчетти». Я уверена, что мое лицо осталось невозмутимым: тренировки последней недели не прошли даром.

Барбара Монро продолжала свою противоречивую самодемонстрацию. Сильная, пробивная специалистка по пиару и при этом заботливая спасительница подобранных бродяжек. Сумочка за тысячу шестьсот долларов и фотография, напоминающая о чьей-то дочери, возможно, давно погибшей.

Барбара помедлила пару секунд и снова опустила руку в сумочку, на этот раз выуживая большой пергаментный конверт.

— Я решила отдать вам и это. Мой муж — мой третий муж, — поправилась она с сухой улыбкой, — считает, что я немного свихнулась на этом. Но пару лет назад я делала презентацию для начинающей компании, которая специализировалась на программах по изменению возраста. Знаете, для фото повзрослевших пропавших детей и всего такого. Я попросила их «состарить» Адриану в числе прочего набора образцов. Она была еще слишком маленькой, а фото отличается плохим качеством. Но если она сегодня жива, то будет выглядеть примерно так.

Однако прежде чем я успела раскрыть конверт, Крикет утробно завыл — низким жалобным воем собаки, которая знает, что скоро останется без людей, — и Барбара поторопила нас к двери.

— Каждый раз, когда мы уходим, он уверен, что мы не вернемся. Моя дочь вот-вот придет из школы и выведет его на прогулку. Точнее, Крикет вытащит ее погулять.

Барбара щелкнула дистанционным пультом в сторону синей «ауди» на дорожке и скрыла глаза за сексуальными темными очками — теперь ей никто не дал бы больше сорока.

Она исчезла за тонированным стеклом, сказав на прощанье фразу, о которой я не раз еще буду задумываться:

— Не разочаруйте меня.

Конверт оставался запечатанным, пока мы с Хадсоном не втиснулись в вагон чикагского метро, на синее пластиковое сиденье, липкое от субстанции, которую я предпочла не опознавать. Прямо напротив располагался листок социальной службы, рекомендующий использование розовых презервативов и своевременную диагностику рака груди. Ничего особо странного, учитывая, что игроки Национальной футбольной лиги надевают кроссовки цвета фуксии на поле, где пытаются друг друга убить.

Наш способ передвижения выбрал Хадсон, настояв на поездке в метро еще утром. После того как я показала ему слайд-шоу в отеле, он был тихим, почти мрачным. И не хотел становиться легкой мишенью в такси, а вот забитый народом поезд давал возможность уклоняться, нырять и перебегать из вагона в вагон, что показалось Хадсону приемлемым. Один из его маленьких пунктиков — контроль.

И все равно я считала, что мне повезло, когда он согласился заехать со мной к Барбаре Монро. А теперь его бедро прижималось к моему, словно горячая вафельница. То, что оба его кулака были готовы наносить удары в мою защиту, было лишь одним из многих бонусов.

Хадсон ненавязчиво разглядывал пассажиров нашего вагона, я занималась тем же. В углу сидела парочка в синих джинсах и одинаковых футболках с принтами «Рак, пошел вон!» Парочка тихо спорила. В другом углу бизнесмен в ужасном галстуке читал потрепанный томик Джона Гришэма. Все остальные выглядели такими же безобидными, но мой инстинкт, связанный с распознаванием подобного рода опасности, мог притупиться.

Я снова взялась за конверт и поняла вдруг, что часть меня размышляет, не будет ли это лицо на фото похожим на Сэди, что явно свидетельствовало о потере здравого смысла — я ведь держала Сэди на руках, когда она родилась. Пропавшая дочь Розалины была бы старше. Моего возраста.

На самом деле все обернулось разочарованием, а не драматическим откровением, как обычно показывают в фильмах.

— Барбару Монро ограбили, — сказал Хадсон, заглядывая мне через плечо. — Посмотри на этот нос. Как у Майкла Джексона.

— Она не платила за это, — сказала я, но Хадсон уже завязал разговор с испанцем средних лет, потягивающим кофе из «Старбакса». Они перешли на быстрый испанский говор, обсуждая вчерашнюю игру «Кабс».

Я смотрела на созданный компьютерной программой цветной снимок в моей руке. Настороженная женщина лет под тридцать, с короткими черными волосами и красными мелированными прядями, смотрела на меня с листа. У нее были глаза Розалины и маленький рот с поджатыми губами, который выглядел так, словно она вот-вот выплюнет: «Кто ты, мать твою?» Нос был слегка вздернут и смотрел влево, словно художник так и не решил, что с ним сделать. Она была совершенно не похожа на сияющего ангела с фонтана Розалины.

От фотографии буквально несло неестественностью, как от плохо забальзамированного трупа.

Сияющая восковая кожа. Черты лица, которые не сочетаются друг с другом. Волосы, жесткие, словно намертво схваченные лаком. И на кой черт художник добавил ей красные пряди?

Я перевернула листок и увидела пометку от Барбары, в которой говорилось, что она отдала художнику фотографию Розалины и мутный полицейский снимок того парня, который ее изнасиловал. Дрянь какая. Она подписала: «Надеюсь, это поможет!» и поставила размашистую подпись в виде сильно беременной «Б».

Программы по изменению возраста человека на фото шагнули далеко за грань тех любительских технологий, результат которых я держала в руке. С чего Барбара Монро решила, что это фото мне поможет?