Казанова - Иен Келли

С самого начала биографы Казановы, объясняя его интерес к каббале, говорили, что в этой области трудно провести различия между верой и умелым трюком (здесь может быть сложно разобраться даже самому «верящему» человеку), особенно если речь идет о человеке, проникшемся духом рационализма Просвещения и идеями века разума, и его погружении в работы по математически-магической алгебре восемнадцатого века, и в конечном счете просто обходили этот вопрос. Как ни странно, но двести лет спустя возродился интерес к подобным течениям гностицизма, египетской математике, неоплатонизму, иудейскому мистицизму и личному откровению. Возможно, каббала скорее способна научить нас вере в удачу, сопровождавшую Казанову всю жизнь, нежели объяснить его сложные трюки, пророчества, поставленные диагнозы и попытки реинкарнации. Она может осветить совершенно неизвестный пейзаж, который иногда является из прошлого и неожиданно привносит духовное измерение в портрет самого телесного из мужчин и самого плотского из времен.

Само слово «каббала» происходит от еврейского, обозначающего «получение», «обретенное учение» или же просто «традиция». Оно отсылает к устной традиции мистического иудаизма, родившейся, возможно, во времена Авраама. Одним из затруднений с исторической точки зрения выступает сложность обсуждения каббалы на обычном языке. Ее ключевые положения абстрактны, передаются иносказательно и изображениями, в стихах, знаками и числами. Учение каббалы — или, точнее, ее откровения — может быть датирован, по меньшей мере, двенадцатым веком нашей эры (время первых письменных сведений), хотя широко распространено мнение о намного более раннем происхождении, ассоциируемом с историей иудаизма и христианских евангелий. Для верующих время «генезиса» каббалы — в компетенции божественного и, следовательно, находится за границами исторических изысканий.

В простейшем изложении ключевое откровение каббалы заключается в том, что Создатель не отделен от мира, в котором мы живем, или от нас самих, а проявляет себя в творении и в человечестве. Бог находится повсюду. Он может выражать себя, и к нему можно обратиться, но постичь его проявление возможно, среди всего прочего, благодаря совершенству чисел, а также через буквы и основанные на них уравнения, т. е. через написанные для избранных коды. В отношении личного откровения, предполагающего, что бог внутри нас, и признающего важность духовной индивидуальной самореализации — это перекликалось с идеями эпохи Просвещения. Более специфичной была каббалистическая «алгебра» (коды, раскрывающие дополнительные значения в текстах), которая оказывала огромное влияние на неискушенных в математике и науках людей восемнадцатого столетия. До тех пор, пока гипотеза не отвергнута и проверяется, она может быть истинной, и именно в таком духе многие, включая Казанову, использовали каббалу, оказавшуюся полезной не только в исключительно духовных вопросах.

Различие между наименованием и сущностью чего-либо стало определяющим вопросом каббалы задолго до того, как Ницше объявил данную проблему лингвистической фикцией. Отсюда особая очарованность Казановы каббалистической традицией расшифровки божественного творения посредством языка и математики и интерполяции духовного значения на подразумеваемые отношения между этими двумя аспектами. Более современные дебаты по поводу связи между мыслью и языком в данном концептуальном вопросе каббалы абсолютно аналогичны: если бог манифестирует себя в собственном имени, а слова могут быть одновременно средством и сущностью божества, то верующие при обращении к богу должны обращаться к образам воображения. Слова в каббале заменяются использованием каббалистического дерева — карты божественных и человеческих сил, зачастую персонифицируемых в виде распростертого тела — и образами из сфер строительства (масонства), геометрии и математики. Неудивительно, что визуальные и литературные произведения близкого современника Казановы Уильяма Блейка тоже переполнены каббалистическими идеями и образами, в которых место молитвы заменяется трансцендентной ценностью идеи-в-изображении.

Первой и главной привлекательной частью каббалы для Казановы был инструментарий для пророчеств, гаданий и получения указаний — то есть код к успеху и счастью в довольно материалистических терминах. Затем учение стало означать нечто большее. Джакомо увлекся каббалистическими формулами, в которых связывались буквы алфавита из иврита и их предполагаемые численные эквиваленты. Каббалисты брали фразу или слово из Торы, а потом разбирали их по буквам и подсчитывали численное значение букв (подобная система кодирования букв в цифры была известна грекам, которые называли ее гематрией); полученный итог следовало довести до единственного числа, а затем найти букву или слово, которые являются его численным эквивалентом. Таким образом можно было обнаружить новый и скрытый смысл фразы. Таким, вкратце, был каббалистический код, который привлекал своим потенциалом Казанову и его современников, так же как когда-то секту гностиков, преследуемую ранней христианской церковью за очевидные ереси и конкуренцию с учением Христа. Именно гематрия, алхимический и дешифрующий характер каббалы, привлекал Казанову и людей его эпохи, но только немногие из них (возможно, включая Джакомо) углублялись в дальнейшее изучение того, что каббала предлагала в плане личного совершенствования. Для более возвышенно настроенных поклонников этого учения сегодня было бы недопустимо приравнивать каббалу в понимании и использовании ее во времена Казановы к более широким затронутым в ней духовным проблемам, но для Казановы первый шаг на пути к каббалистическому просветлению был именно таким.

Двадцать две буквы греческого алфавита или иврита и двадцать одна буква на французском языке также увязывались с планетами и знаками зодиака: буква D, или Daleth, соответствовала Скорпиону и цифре четыре, в то время как буква А, или Ayin, — Марсу и цифре шестнадцать и так далее. Многих погруженность в зодиакальный мистицизм отвлекала от основных аспектов древней каббалы, и именно это представляло собой как силу, так и опасность устной традиции: открывалось пространство для фальсификации, неправильного применения и неверного толкования. Каббала означала, и по-прежнему означает, множество вещей. Однако в сознании и практике Казановы, как и других его современников, не было привычки разделять различные сферы и цели мистического знания. Или, по крайней мере, было бы справедливо предположить, что Казанова, возможно подобно многим другим, иногда заполнял промежуток между надеждой и следствием прагматизмом, а иногда, может статься, — верой. По его мнению, в конце концов каббала часто «срабатывала».

Казанова был знаком с каббалистической пирамидой букв и цифр еще до встречи с Брагадином, следовательно, она, очевидно, была довольна известна в Венеции. Поскольку двадцать два знака в иврите выражали и буквы, и цифры, то можно было составить два разных arcana (от латинского Arcanum, или тайна/секрет) в форме треугольников, так называемые «великий arcanum» из двадцати двух букв и «малый arcanum», включавший цифры от 1 до 9. С Востока, через Константинополь и Венецию, понятие аркан проникает в средневековую европейскую алхимию и становится важнейшим объектом интереса со стороны множества «ученых» оккультистов восемнадцатого века, а значит, и для трудов розенкрейцеров. Тему чисел, пирамид и их мистической силы разрабатывал в своей книге «Оккультная философия» (1510) Агриппа Неттесгеймский (1486–1535), и нет сомнений, что Казанова прочел ее, обнаружив в коллекции доктора Гоцци, у отца Тозелло, сенатора Малипьеро или тайком купив копию в книжном магазине вблизи Пьяццы Сан-Марко. По- видимому, Джакомо также ознакомился с «De la Cabella intellective, art majeur», работой 1700 года, в которой объясняется, как построить магическую пирамиду, упоминавшуюся им в беседах с Брагадином, дающую абстрактный ответ на любой вопрос. Пирамида работала и для современных латинских языков. Конечно, на «расшифровку» требовалось время, и Казанова давал ее в стихах — само по себе впечатляющее мастерство для нашего времени, но для образованного человека восемнадцатого века вполне естественное умение. Стихи, однако, использовались с целью сокрытия вычислений, и, подобно современной астрологии, помогали придать значимость толкованию путем тонких наблюдений и внимательности к потребностям слушателя. Одной из центральных идей в каббале было постулирование того, что Бог может присутствовать в виде букв или цифр, и первой системой шифрования, используемой для связывания этих составляющих, была простая параллель эквивалентов, которая работала и для французского языка, и для иврита и греческого алфавитов примерно так: