Психопатология обыденной жизни. О сновидении - Зигмунд Фрейд

между собой и своими пациентками точно так же, как Зигфрид положил меч между собой и женщиной, к которой он не должен был прикасаться. Это действие стало своего рода компромиссом, удовлетворив сразу два побуждения. Оно воплощало в воображении вытесняемое желание вступить в половую связь с каждой привлекательной пациенткой, а еще напоминало, что это желание невозможно осуществить. Так сказать, это было заклинание от соблазна.

Могу добавить, что следующие строки из “Ришелье” лорда Литтона[169] произвели на мальчика большое впечатление:

Под властью тех, кто истинно велик,

Перо всегда одолевает меч…[170]

Наш герой впоследствии стал плодовитым писателем и пользуется исключительно большой перьевой ручкой. Когда я спросил, зачем ему это нужно, он дал характерный ответ: “Мне столько нужно высказать”.

Этот анализ снова показывает, сколь глубокие каверны душевной жизни открываются взору благодаря “невинным” и будто бы “бессмысленным” действиям, а также дает понять, как рано в жизни развивается стремление к символизации».

* * *

Из моего психотерапевтического опыта могу привести случай, когда красноречивое свидетельство было дано рукой, игравшей хлебным шариком. Моим пациентом был мальчик, еще не достигший 13 лет, но уже два года страдавший истерией в тяжелой форме. Продолжительное пребывание в водолечебнице оказалось безрезультатным, и я взял этого пациента себе для психоаналитического лечения. Я исходил из мысли, что он должен был столкнуться с теми или иными проявлениями сексуального влечения и что, сообразно возрасту, его должны были мучить половые вопросы. Но я воздерживался от того, чтобы прийти ему на помощь разъяснениями, так как хотел еще раз проверить свои предположения. Меня интересовало, каков будет тот путь, которым обозначится у него искомое. Мне бросилось тогда в глаза, что он однажды катал что-то пальцами правой руки, засунул затем в карман и продолжал играть там, потом опять вытащил, и т. д. Я не спрашивал, что у него в руке, однако он сам показал мне, внезапно разжав пальцы. Это оказался хлебный мякиш, стиснутый в комок. В следующий раз он опять принес с собой такой комок и, пока мы беседовали, лепил из него с невероятной быстротой, закрыв глаза, фигуры, которые меня заинтересовали. Это были, несомненно, человечки – с головой, двумя руками, двумя ногами, этакие примитивные доисторические идолы, причем с отростком между ногами в виде длинного острия. Закончив отросток, мальчик тотчас же вновь комкал человечка. Позже он стал сохранять фигурку, но вытягивал такой же отросток на спине и других местах, чтобы скрыть значение первого. Я хотел ему показать, что понял смысл фигурок, но при этом устранить возможность отговорки насчет того, что он, мол, ни о чем не думает. С этой целью я вдруг спросил его, помнит ли он историю римского царя, который дал посланнику своего сына ответ в саду только жестами. Мальчик не смог вспомнить, хотя должен был учить этот эпизод несравненно позднее меня. Он спросил, не история ли это с рабом, у которого написали ответ на гладко выбритом черепе[171]. Я ответил, что он неправ, поскольку его случай относится к греческой истории, и стал рассказывать. Царь Тарквиний Гордый велел своему сыну Сексту пробраться во враждебный латинский город. Сын, успевший завербовать себе сторонников в этом городе, послал к царю гонца с вопросом, что ему делать дальше. Царь ничего не ответил, но пошел в сад, велел там повторить вопрос и молча стал сбивать самые большие и красивые головки мака. Гонцу не осталось ничего другого, как рассказать об этом Сексту, который понял отца и нашел удобный случай, чтобы убить наиболее видных граждан города[172].

Слушая меня, мальчик перестал лепить, но, когда я начал рассказывать о том, что сделал царь в своем саду, на словах «молча стал сбивать» он молниеносно быстрым движением оторвал своему человечку голову. Значит, он меня понял и заметил, что был понят мною. Теперь я мог прямо задавать вопросы, давать нужные разъяснения, и за короткое время мы справились с его неврозом.

Симптоматические действия, которые можно наблюдать в почти неисчерпаемом изобилии как у здоровых, так и у больных людей, заслуживают нашего внимания по многим причинам. Врачу они часто служат ценными указаниями для ориентировки в новых или недостаточно знакомых ему условиях. Наблюдателю человеческой жизни они говорят нередко все, иной раз даже больше, чем он сам хотел бы знать. Кто умеет это ценить, должен иной раз походить на царя Соломона, который, по словам восточных легенд, понимал язык зверей. Однажды мне предстояло подвергнуть медицинскому осмотру незнакомого мне молодого человека в доме его матери. Когда он вышел мне навстречу, бросилось в глаза на его брюках большое пятно – от белка, судя по затвердевшей кромке. После мгновенного смущения молодой человек стал оправдываться, что, мол, охрип и выпил поэтому сырое яйцо, причем несколько капель жидкого белка, очевидно, пролилось на одежду. В подтверждение этого он предъявил яичную скорлупу на тарелке в той же комнате. Таким образом, подозрительное пятно было объяснено самым безобидным образом. Однако, когда мать оставила нас наедине, я поблагодарил его за то, что он настолько облегчил мне диагноз, и без дальнейших вопросов взял за основу нашего разговора его признание, что он страдает мастурбацией. Другой раз я посетил на дому некую богатую, скупую и глупую даму, ставившую обычно перед врачом задачу прокладывать себе дорогу через сонм жалоб, пока он не доберется до простейшего объяснения. Когда я вошел, дама сидела за небольшим столом и занималась тем, что раскладывала кучками серебряные флорины[173]. Вставая, она уронила несколько монет на пол. Я помог ей подобрать монеты и, когда она стала рассказывать о своих бедствиях, перебил ее вопросом, не вверг ли знатный зять ее в расходы? Она сердито отрицала этот факт, но очень скоро все же поведала мне досадную историю о неприличной расточительности зятя. С тех пор эта дама меня больше не приглашала. Не могу сказать, чтобы с теми, кому объясняешь значение их симптоматических действий, неизменно устанавливались дружеские отношения.

Доктор Й. ван Эмден из Гааги сообщает о другом случае «признания посредством ошибки»: «Составляя мой счет, официант в маленьком ресторане в Берлине объявил, что цена конкретного блюда выросла на десять пфеннигов из-за войны. Когда я спросил, почему это не указано в меню, он ответил, что виной, должно быть, простой недосмотр, а цена точно выросла. После чего неуклюже сунул деньги в карман – и выронил монету в десять пфеннигов на стол прямо передо мной.

– Теперь я