Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

всех в деревню, чтобы организовать похороны, была такая же тишина. Бабушка лежала на своем любимом диване в маленькой комнатушке, а ее любимый старый плешивый кот лежал рядом, иногда поглядывая на меня в перерывах между вылизыванием хвоста.

— Пожалуйста, Максим… - Я снова крепко жмурюсь. - Ты не можешь быть таким жестоким. Ты же мой… самый… лучший в мире мужчина.

Шелест поехавшей вниз кабинки лифта разбавляет ужасную тишину, которая уже начала просачиваться в меня сквозь кожу. Снова и снова пытаюсь сесть, но каждый раз просто падаю плашмя. Больно ударяюсь зубами. Слизываю соленый вкус крови с десен.

Лифт останавливается на моем этаже.

Поднимаю голову и начинаю выть как сумасшедшая, потому что слышу шаги и вижу замаячившие впереди носки дорогих туфель.

Блестящих так, что в глянцевой поверхности у моего отражения вид Банши из кельтских легенд - такая же бледная, с провалами на месте глаз и всклокоченными волосами.

И этот запах…

Роскоши, богатства и снобизма. У него всегда разный запах, но он всегда только об одном.

— Девочка-девочка, ну посмотри в кого ты превратилась, глупышка…

Я, к счастью, наконец падаю в темноту.

Может быть, наконец, улетаю на небеса.

Было бы хорошо.

Глава двадцать четвертая: Венера

Глава двадцать четвертая: Венера

Я снова открываю глаза. Я дома, в своей комнате. И даже ничего не изменилось. Справа - та же тумба, на которой до сих пор лежит оставленная Меркурием книга про штурм космодесантниками живой и очень агрессивной планеты. Я даже виду край бумажной закладки в форме заячьей головы, которую сама вырезала для него из картонной упаковки из-под макарон. Заметила, что он каждый раз осматривается в поисках, чем бы заложить страницу, и решила сделать хоть какой-то маленький сюрприз.

Кажется, ему понравилось, потому что позже на заячьей рожице появились кое-как нарисованные карандашами сумасшедшие косые глаза и рот с кривыми зубами.

Я пытаюсь дотянуться до нее рукой, но сил во мне не осталось совсем, поэтому, когда тяну ее за край торца, книга с грохотом падает с тумбы прямо на пол - и этот звук действует на мои нервы как выстрел на стаю мирно спящих птиц.

Боль снова растекается по внутренностям. Частыми периодическими волнами то ледяного огня, то сковывающего холода. В легких как будто закись азота, от которой невозможно дышать, потому что она без остатка заполнила каждую крохотную часть меня, и воздух, попадая в мой рот, приходится выплевывать, как что-то несъедобные и ядовитое.

Плачу я или нет?

Я не знаю, потому чувствую себя утопленницей в собственном горе.

Его нет.

Моего Меркурия…

Хаотично вращаю глазами, пытаясь ухватиться хоть за какой-то островок стабильности, но он везде. В шкафу напротив, с красивыми зеркальными створками-капе, весят его вещи - я точно знаю, в каком порядке и даже как они пахнут. Пару раз надевала ту его теплую толстовку со страшным красным черепом и красовалась перед ним в таком виде, а Макс смеялся, что теперь не сможет это носить, потому что его любимая вещь превратилась в самое милое на свете женское платье. Слева - полка с книгами. Они вообще по всему дому, и я помню, как мы планировали когда-нибудь жить в доме с огромной библиотекой, которая будет переходить по наследству от наших детей - к их внукам. Сейчас на этой полке пусто, только на маленьком подносе стоит парочка поплывших свечей. У одной из них приятный аромат пряного дерева и морской соли. Так пахнет наша первая ночь…

В зеркальном отражении - его лицо.

На пороге в полуоткрытой двери - его фигура в полоборота, в одних спортивных штанах, низко сидящих на бедрах. Я даже слышу его подтрунивающий голос: «Эй, малышка, хватит пялиться на мою задницу с таким видом, вроде я - сладкая конфетка, а ты - тестостероновый извращенец!»

И смех, который я отчаянно пытаюсь сохранить в своих ушах.

Но все равно теряю.

Взгляд натыкается на окно. Оно закрыто и плотно занавешено тяжелыми шторами, но оттуда в тонкие просветы все-равно просачивается яркий утренний свет. Даже странно, потому что до этого погода была самая ужасная - пасмурная и серая.

Окно.

А за ним - воздух. Много-много чистого морозного воздуха и еще… свобода.

Я сползаю с кровати. Колени болят, но эта боль просто смехотворная в сравнении с другими чувствами. Это просто какой-то маленький фрагмент меня самой привычный, повседневный. Напоминание о том, что когда-то у меня была нормальная жизнь, мечты, планы, желания, но тех времен больше никогда не будет.

И мужчины, которого я люблю больше жизни - тоже.

Больше не будет совсем ничего, только пустота, которую не выплакать и не выкричать.

И с которой я не согласна мириться.

Нужно просто… послать все это к черту и признать, наконец, что эта жизнь была не для нас. Может быть, как любить говорить Ольча, мы встретимся в следующей? Может быть, где-то там, в существующей прямо сейчас параллельной реальности мой любимый Меркурий уже ждет меня?

До окна приходится ползти. Наверное, со стороны я напоминаю муху с оторванными крыльями, потому что то и дело заваливаюсь то на один, то на другой бок, падаю и, опираясь на беспомощные руки, снова кое-как продолжаю ползти.

По пути подбираю упавшую книгу, раскрывшуюся как раз на заложенной «зайцем» странице. Она большая - целый омнибус, три тома в одном, коллекционное издание в красивой лакированной обложке с золотым и серебряным тиснением на роботизированных скафандрах. Может быть, в другой реальности, мы будем одними из них?

Я улыбаюсь, воображая, как однажды нам приснится один на двоих сон, в котором мы будем двумя несчастными влюбленными, которые по глупости наворотили столько ошибок, что судьба решила не давать им счастья быть вместе. Проснемся в обнимку в какой-нибудь космической камере и будем долго смеяться над тем, какую чушь иногда выдает наше продвинутое подсознание.

А потом плачу, потому что знаю - ничего этого не будет.

Даже моя сумасшедшая фантазия и розовое воображение не сможет «выдумать» нам другой мир и другую жизнь.

Есть только эта - ужасная, несправедливая, насквозь пропитанная отчаянием и болью.

А я - слишком слабая и слишком не могу без него.

Больше - нет.

Подтягиваюсь на руках, вкладываю все силы в один единственный рывок, чтобы затащить свое тщедушное изуродованное тело на подоконник. Он широкий и удобный, можно разместиться почти комфортно. Только в этот раз я заползаю сюда не для того,