Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа - Евгения Соловьева

Разумеется, у Ромки ничего подобного не было и быть не могло, как и у всех прочих. Да и толку от записи, если Поц придет и уйдет? Не будет же он сам себе вслух рассказывать, где живет и куда собирается. Но вопрос технической слежки решили прояснить сегодня же, благо в Интернете можно найти все. И в любом случае стоит найти место, откуда можно наблюдать за входом в нужное парадное.

– Чердак напротив? – предложил отмалчивавшийся до того Киллер. – Тоже взять бинокль и посмотреть. Дежурить можно и поочередно, вот только не круглые же сутки там сидеть?

– Чердак напротив – оптимально, – согласился Дон. – По времени тоже без вопросов: когда Маринка занимается, после уроков и часов до восьми. И звонить остальным, если что. В общем, надо туда пойти и все разведать.

Вот только заняться этим сегодня не вышло. Преподы точно сговорились: по примеру Фильки завалили работой по самые уши, а наплевать на домашние задания – это рисковать вылетом. Да и смысла учиться в школе, если не учиться, Дон не видел.

Маринке он все же позвонил. Уже от Киллера, после вкуснейшего лукового супа – наверняка Франц Карлович позаботился! – и ровно перед тем, как сесть за Филькин реферат. Но до реферата ли, если Маринка так дурит? Не на пустом же месте – она не из таких, вдруг там что серьезное?!

Трубку она не взяла. И на эсэмэску не ответила.

Вредничает? Обиделась? Хоть иди к Эльвире и выясняй, что с ней такое.

Дон даже Лизке позвонил, и та даже ответила, но совершенно не по существу. Только:

– Извини, Дон, я обещала никому не говорить.

Он бы сказал ей все, что думает о девчачьей дури, но не стал – никакой пользы, кроме вреда, не будет. Только разобидятся обе непонятно на что.

– Снова тайны мадридского двора? – сочувственно спросил Киллер.

– Девчонки! – Дон дернул плечом. – Может, это другая раса? Негуманоидная.

Киллер согласился, что запросто, и покосился на фолиантище, врученный Филькой. Явно намекал, что исключительно инопланетный разум мог подсунуть двум бедным студентам талмуд на староитальянском, который только переводить надо год.

Дон хмыкнул. Не понимает Киллер, что по сравнению с девчачьими заморочками староитальянский – тьфу! По крайней мере, пониманию поддается, да и добрая треть этого дневника – рисунки. И схемы всякие.

– Давай я переводить буду, вслух, а ты записывай? Так проще, а потом в реферат оформим?

– Давай, – охотно согласился не желающий ломать мозг Киллер.

Дон еле удержался от смеха. Дождался, пока Киллер запустит ноут, – правильно, не от руки же писать, а потом перепечатывать! – и открыл первую страницу дневника.

Прищурился: мелкие буквы так и скакали перед глазами, откашлялся.

– Ага, пиши. «Сего дня, тринадцатого мая месяца, года тысяча пятьсот пятидесятого от Рождества Христова, я начинаю этот дневник, чтобы описать величайшее из свершений, кое прославит имя мое в веках…»

Сначала он хотел написать, что ангел явился ему в сиянии небесном и аромате благовоний, но решил, что в этой истории художественное преувеличение будет неуместным.

Она пришла в третий дом по виа Уффицци[42] обыкновенным весенним вечером, и поначалу не было в ее визите ничего необычайного. Всего лишь незнакомая дама постучалась в его дверь, ей открыл Асканьо – он ревностно охранял покой своего мастера, пока Бенвенуто творил Ганимеда, последний заказ от герцога Козимо.

Работа в тот вечер не спорилась, чему виной было проклятое безденежье. За Персея их светлость так и не заплатил, аванс за Ганимеда лишь пообещал… А мясник, зеленщик и угольщик, низкие люди, опять требовали денег, не говоря уже про счета от сапожника и портного – не может же сам Бенвенуто Челлини появиться при герцогском дворе в прохудившихся сапогах и выцветшем берете!

Потому Бенвенуто без сожаления оставил глиняного орла и вышел встречать незнакомку в гостиную, втайне надеясь на самый обыкновенный заказ: брошь или ожерелье, да хоть ангела на надгробие, лишь бы за него платили сразу и полновесным золотом! Пусть это не искусство, пусть его шедевр станет носить толстая супруга негоцианта или какой-нибудь мастер гильдии сыроделов похвастается им в кругу таких же низких ремесленников, зато Бенвенуто сможет, наконец, отделаться от притязаний неблагодарного негодяя Антонио[43]…

Первый взгляд на незнакомку, ожидавшую его у окна во внутренний двор, оправдал его надежды. Отчасти.

Молодость ее давно миновала – Бенвенуто дал бы ей лет двадцать пять, а то и все двадцать шесть. Черты были правильны, милы, но не более; наилучшим украшением незнакомки служили чудесные локоны цвета спелой пшеницы. Наряд выдавал даму состоятельную, с изысканным вкусом, но не высокородную и не желающую блистать. Платье из венецианского бархата отличалось изысканным кроем, из-под подола выглядывал мысок туфельки, изготовленной лучшим флорентийским сапожником, однако фероньерка была из простого аметиста и серебра, а главное – слишком прямой спине и всей манере гостьи недоставало утонченной хрупкости истинно благородной дамы.

И, что самое странное, дама явилась совершенно одна, без сопровождения. Именно это заставило Бенвенуто усомниться в ее платежеспособности: одинокая дама с полным кошельком на улицах благословенной Флоренции подвергается нешуточной опасности.

– Чем могу служить, мадонна? – обратился к ней Бенвенуто.

Она обернулась от окна, словно бы растерянно, глянула на него – и вот тут Бенвенуто понял, что этот майский вечер он запомнит надолго.

– Маэстро! Только вы можете мне помочь! – проговорила незнакомка с такой надеждой в голосе, что сердце Бенвенуто дрогнуло. – Никто, кроме вас, не сумеет спасти меня…

Он со всей галантностью предложил незнакомке присесть в кресло и утолить жажду прекрасной сангрией, лишь на прошлой неделе поднесенной ему благодарным испанским виноторговцем. К сожалению, благодарность и восторг негоцианта, получившего воистину божественной красоты ожерелье, были не настолько велики, чтобы добавить к сумме заказа хоть десяток золотых, но и два бочонка сангрии тоже неплохо способствуют вдохновению.

– Расскажите о своей нужде, мадонна. Поверьте, я сделаю все, что только в человеческих силах, и да поможет мне Господь. Но сначала выпейте этот чудесный напиток, он поможет вам успокоиться.

– Моя сестра, маэстро… – Незнакомка прерывисто вздохнула и отпила сангрии; по губам ее скользнула мимолетная улыбка. Бенвенуто же обратил внимание, что руки дамы нежны и ухожены не менее, чем руки герцогини. – Воистину изумительный напиток, благодарю вас.