Древний Рим - Владимир Миронов

Через 20 лет после его смерти сенат поднесет Августу щит. На нем выписаны были названные великим Цицероном идеи и правила (гражданская добродетель, справедливость на основе права, верность мудрости, национальной идее). Затем уже благодарные римляне присвоят ему титул «отца отечества» (Pater Patriae), а декабристы увидят в нем символ исторического величия Рима. Рылеев скажет так: «И в Цицероне мной не консул – сам он чтим за то, что им спасен от Катилины Рим». Наследникам другой могучей республики, увы, не хватило воли и мужества, чтобы защитить ее от власти узурпатора. Где были они, русские бруты и цицероны!

Сосуд. Музей Флоренции

Цицерон превосходный оратор… Первым оратором у римлян считался Гальба (II в. до н. э.). Он первым, по словам Цицерона, «стал применять в речи особые, свойственные ораторам, приемы: отступал ради красоты от главной темы, очаровывал слушателей, волновал их, вдавался в распространения, вызывал сострадание, использовал общие места». Но довел это искусство до совершенства и науки именно Цицерон. Чтобы стать прекрасным оратором, ведь недостаточно свободно и красиво болтать. Нужно еще быть человеком высокой культуры, всестороннего образования – и очень много знать. Источник классического красноречия (в идеале) состоит в знании целого ряда наук: истории, политики, литературы, географии, гражданского права, философии, математики, физики, медицины, военного дела и т. д. Философия идет на первом месте, ибо она – «мать всего, что хорошо сделано и сказано». Она дает оратору сырой материал для красноречия. Если риторика оттачивает язык, то философия и история оттачивают ум. И все же ритора создают не риторские школы, но практическая деятельность на поприще реальной жизни. В битвах на политических ристалищах, в отстаивании прав народа, истины, справедливости рождается оратор, как рождается, закаляется в горниле пламени разящий булат. Для римлян такой школой считался форум. Школой, вспоминал Цицерон, и был форум, учителем – установления римского народа, законы, обычаи предков и, конечно, опыт. Красноречие – искусство не только говорить, но и думать. Сила красноречия в том, что оно «постигает начало, сущность и развитие всех вещей, достоинств, обязанностей, всех законов природы, управляющей человеческими нравами, мышлением и жизнью». С его помощью определяются и уточняются обычаи, законы, права. Благодаря ему вожди могут привлечь внимание народа.

Впоследствии, сопоставляя Демосфена и Цицерона, известный римский ритор Квинтилиан говорил, что у первого «ничего нельзя сократить», а ко второму «нельзя ничего прибавить» (I в. н. э.). Как оратор он, бесспорно, был человеком высокой культуры и обширнейших познаний, сторонником волнующей, яркой и образной речи. О том, какое впечатление производили его речи и произведения на людей, говорит и признание Блаженного Августина. Когда тот в 372/373 г. н. э., в возрасте восемнадцати лет, впервые прочел «Гортензия» Цицерона, его охватил восторг, огромное воодушевление. Позже в «Исповеди» он признался: «Эта вот книга изменила состояние мое… Мне вдруг опротивели все пустые надежды; бессмертной мудрости желал я в своем невероятном сердечном смятении… Не для того, чтобы отточить язык, взялся я за эту книгу: она учила меня не тому, как говорить, а тому, что говорить… Она увещевала меня любить не ту или другую философскую школу, а самое мудрость, какова бы она ни была: поощряла любить ее, искать, добиваться, овладеть ею и крепко прильнуть к ней. Эта речь зажгла меня, я весь горел». Будьте уверены, Августин был не одинок в своем восхищении.

Разумеется, Цицерон был неоднозначной личностью. При всех его словесных поклонах и хвале республиканизму, он и сам «имел склонность к цезаризму». Эта очевидная двойственность его натуры объясняется как врожденными качествами, так и условиями, в которых ему приходилось действовать, бороться и работать. С другой стороны, возможно, именно противоречивый и очень неоднозначный характер личности Цицерона и делает личность столь привлекательной. Зелинский пишет: «Именно эта двойственность, лишавшая Цицерона при его жизни той импульсивной силы, которая свойственна простым и цельным натурам, сделала его интересным предметом изучения и упрочила его влияние после смерти. Возможность исправлять путем самовоспитания природные недостатки и создавать в себе по собственному выбору иную, лучшую природу – вот мораль, которую выводили, иногда сознательно, иногда нет, из изучения личности Цицерона, и эта мораль, важная и драгоценная для совершенствования человеческой личности, всегда манила и будет манить людей к ее изучению».

Все же дабы не стать жертвой очередных иллюзий, читатель должен понимать, что представлял собой Цицерон как политик и чьи интересы он выражал. Разумеется, он не мог быть защитником народа. Являясь представителем всадничества, он стоял на стороне богачей. Он был человеком из Арпина, переселенцем (inquilinus), то есть тем, кого римляне называли «новые люди» (homines novi). Понятно, такой человек хотел возвыситься любым способом. Великие люди типа Цицерона стремились к благосостоянию и власти. Вот и Цицерон купил дом на Палатине в древнем историческом центре Рима, как наша плебейская буружуазия покупает нынче дома в центре белокаменной – желательно с видом на Кремль. Детали: он называл себя «врагом дорогих обедов», но павлины (а это очень дорогое блюдо) появлялись у него на столе регулярно; писал, как о чем-то само собой разумеющемся, что он, дескать, отказался «от устриц и мурен». Цицерон готов был с мечом в руках отстаивать против новых претендентов богатство, добытое его кланом в смутные времена. Цицерон говорил сенаторам, что их противники – в первую очередь популяры. Их наш славный Цицерон и называет «mali cives» (дурные граждане)… Понятно, что новое сенаторство, настроив себе особняков, составив за эти годы огромные состояния, живя в роскоши, изобилии и неге, пуще смерти боялось прихода к власти мелких земледельцев, людей бедных. Он – приверженец республики, но консервативного типа. Он борется против старой партии аристократов, но сам стоит на позициях богачей. В этом, если угодно, «историческая обреченность» Цицерона (политика, отстаивавшего интересы горстки римской знати и элиты).

Страница книги Цицерона «Об обязанностях»

Конечно, он много и красиво говорил о пользе отечества и об обязанностях (Катулл назвал его «языкастейшим в Ромуловых внуках»), но что ни говори, это было отечество и правление богатеев… Люди, действительно желавшие нового государственного порядка, выходили не из этой обеспеченной общественной группы. Их порождала либо среда разоряющихся нобилей, как Катилину или Цезаря, либо они являлись из низов, людей безродных и нечиновных. В своих выступлениях они опирались на армию и на городской плебс («vulgus»), – как скажет Грабарь-Пассек. Эти новаторы, грубые и жесткие, были более чутки к ходу исторического процесса. Они скорее нюхом, чем разумом, понимали, что республика старого типа идет к своей гибели, и видели опору в людях хватких, деятельных, оторвавшихся от спокойной жизни и мирного бытия, являвшихся вполне подходящим горючим материалом. «Поэтому и неудачливый Катилина и удачливый Цезарь баловали и задаривали городскую бедноту и армию. Тем новым, к чему неудержимо шло рим-ское государство, была диктатура, принципат, империя, и это «новое» было тем, против чего всю жизнь упорно и последовательно выступал homo novus, Цицерон». По крайней мере на словах.