Рабыня Гора - Джон Норман

— Хозяин! — вырвалось у меня.

— Не двигайся.

Я взвыла от отчаяния. Какая жестокость!

— Да, хозяин!

Он довел меня до той точки, когда малейшее движение способно повергнуть в самое невероятное, самое фантастическое состояние из всех, что когда-либо довелось познать женщине, в состояние, в котором вся она — и душой и телом — покорена, целиком и полностью подчинена мужчине, в тот пароксизм самоуничижения, в тот немыслимый экстаз, что зовется оргазмом рабыни.

— Я должен выбросить тебя из головы. Я застонала.

— Какое на тебе клеймо? — спросил он.

— Цветок рабынь, дина! — выкрикнула я. Как он сказал сейчас? «Ты самая обычная. Ничего особенного в тебе нет. Значит, и имя надо придумать незначащее, простое и скромное, чтобы подходило для такой ничтожной, никчемной, невежественной, клейменой рабыни, как ты».

— Дина! — выкрикнула я.

Тело его начало совершать плавные движения.

— Позволь мне кончить! Позволь мне кончить, хозяин! — исходила я криком.

— Нет, — был ответ.

Что за мука! Изо всех сил пыталась я не шевелиться.

— Я дам тебе имя.

Я молчала, не в силах выдавить ни слова.

Среди его рабынь я единственная Дина. Самое обычное клеймо. Девушек, носящих его, часто зовут Динами. Вполне подходящее имя для ничем не выделяющейся, низшей среди рабынь. Незначащее. Простое. Скромное. Я — обыкновенная, мне грош цена. И имя обыкновенное, грошовое. Чего же еще для такой, как я? Для невежественной клейменой рабыни?

— Ты не забудешь свое имя! — обещал он.

— Нет, хозяин! — Знаю, как именно он впечатает это имя мне в память.

Говорит, я никчемная, ничтожная. Знаю: красная цена мне — горсть медяков.

Я знаю, как он назовет меня.

Он не останавливался.

Наконец, не выдержав, я снова закричала:

— Я должна кончить, хозяин! Не могу больше! Не могу! Сейчас кончу!

— Ты должна кончить, — спросил он, — даже если за это придется умереть?

— Да, хозяин!

— Тогда кончай, рабыня.

Я зашлась в крике.

— Ты Дина! — победно смеясь, рыча, как лев, провозгласил он. — Ты Дина, моя рабыня! — Он хохотал, упоенный своей победой над поверженной в прах рабыней.

— Да, хозяин! — намертво вцепившись в него, самозабвенно вторила я. — Я Дина! Дина! Дина любит хозяина!

А потом, счастливая, опьяненная его могуществом, я лежала в объятиях хозяина — рабыня, которой он обладал. Как я любила его!

— Странно. — Он глянул вверх. В небе Гора дрожали звезды.

— Хозяин? — откликнулась я.

— Ведь ты вроде бы самая обыкновенная.

— Да, хозяин. — Я нежно поцеловала его плечо.

— Самая обыкновенная.

Так оно и есть. Он — Клитус Вителлиус, предводитель воинов Ара. А я — просто Дина.

— Да, хозяин, — послушно согласилась я.

— Боюсь, я становлюсь к тебе неравнодушен, — признался он.

— Дина рада, если завоевала расположение хозяина.

— С этой слабостью надо бороться, — отчеканил он.

— Высеки меня. — Нет.

— Не ты слаб, хозяин, — я поцеловала его, — это я, Дина, в твоих объятиях лишаюсь сил.

— Я предводитель воинов. Я должен быть сильным.

— Я рабыня. Я должна быть слабой.

— Я должен быть сильным.

— Ты не казался мне слабым, хозяин, когда смеялся, когда обладал мною, когда назвал Диной. Нет, ты был величественным, сильным и гордым.

— Я покорил всего лишь рабыню.

— Да, хозяин. Ты покорил меня.

Что правда, то правда. Дина, дочь Земли, что звалась некогда Джуди Торнтон, была прелестной студенткой и поэтессой, влюблена, покорена, порабощена Клитусом Вителлиусом из Ара.

— Ты выводишь меня из себя, — раздраженно бросил он.

— Прости, хозяин.

— От тебя надо избавиться.

— Позволь мне идти по пятам за последним из твоих воинов! То, что он избавится от меня, меня всерьез не пугало. Я

люблю его! И верю, что и я — его воле вопреки — ему небезразлична.

— Хозяин, — тихонько позвала я.

— Да, — откликнулся он.

— Сегодня ночью Дина дала тебе наслаждение?

— Да, — ответил он.

— Я хочу твой ошейник.

Долгое молчание. Наконец он заговорил:

— Ты земная женщина. И все же просишь надеть на тебя ошейник?

— Да, хозяин.

Мужчина — говорят на Горе — всем сердцем жаждет свободы, а женщина — всем существом своим — любви. И потому ошейник сладок обоим. Обладание рабыней делает мужчину свободней. Он волен делать с ней все, что хочет. Женщина же, которой обладают, безгласная, бесправная рабыня, покоряясь, обретает любовь.

Я чувствовала: мой хозяин боится. Боится тех чувств, что вызвала в нем я. И это давало мне власть над ним.

— Дина хочет ошейник хозяина, — шептала я, покрывая его поцелуями. В ошейнике я была бы на равных с Эттой.

— Какой рабыне носить ошейник — решаю я, — отрезал он.

— Да, хозяин, — смирилась я. Сочтет нужным надеть на меня ошейник — наденет. Нет — значит, нет.

— Дина любит хозяина? — спросил он.

— Да, да, хозяин! — прошептала я. Я так любила его!

— Я оставил тебе выбор?

— Нет, хозяин. Просто заставил себя полюбить — и я ничего не смогла сделать.

— Значит, ты бессильна противостоять своим чувствам, ты моя, в моей полной власти, ни крупицы гордости, ни грана достоинства в тебе не осталось?

— Да, хозяин.

— И ты сознаешь, что безнадежно влюблена, влюблена, как рабыня?

— Да, хозяин.

— Забавно, — пробормотал он.

— Хозяин? — встревожилась я.

— Утром я, и мои люди, и все девушки уйдем из Табучьего Брода. А ты останешься. Я подарю тебя Турнусу.

Я метнулась к клетке. Надо успеть!

На четвереньках бросилась внутрь, резко обернулась, вцепилась в скользящую дверцу и рывком опустила ее за собой. Между прутьями просунулась ощеренная морда. Зверь рычал, визжал, шипел. Я съежилась в тесной клетке. Сквозь перекладины опущенной дверцы смотрели горящие глаза слина. Я завопила от ужаса. Беги я чуть медленнее — разорвал бы в клочья. Повернув голову, он вгрызся в перекладину. По прутьям заскрежетали два ряда белоснежных зубов. Слава Богу, клетка прикручена цепью к столбу — иначе утащил бы ее прочь. Нет, не разгрызть. Косматое шестиногое чудовище обошло клетку кругом, то и дело злобно потираясь о решетку боками. Попробовал достать меня с другой стороны. Дрожа от страха, я, закрыв руками голову, стояла на коленях в самом центре крошечной клетки. Один раз почти достал, ткнулся в меня мордой. Я завизжала. Пахнуло смрадом его дыхания, оскаленная пасть обдала жаром. Там, где клыки прошлись по решетке, на прутьях остались влажные отметины. Изрытая когтями земля вокруг клетки смочена слюной взбешенного, алчущего крови зверя.