Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945 - Альберт Шпеер

Иногда, правда, Гитлер сосредотачивал все свое внимание на соблюдении намеченного срока и, казалось, с нетерпением ждал 1950 года, так что, если все его архитектурные фантазии были лишь маскировкой военных экспансий, то это была самая успешная из всех его хитростей. Частые ссылки на политическую важность проекта должны были насторожить меня и заставить задуматься, но его явная уверенность в том, что воплощению наших планов ничто не помешает, могла усыпить любые подозрения. Я привык к его порой бредовым замечаниям. Задним числом легче отыскать связь между его похожим на транс состоянием и строительными проектами.

Гитлер был особенно озабочен тем, чтобы наши планы не стали достоянием гласности. Однако мы не могли работать в полной тайне: слишком много народу было задействовано в подготовительных работах. Иногда мы приоткрывали самые безобидные детали нашего проекта, и Гитлер даже разрешил мне опубликовать статью об основной идее нашего урбанистического обновления[52].

Однако, когда юморист из кабаре Вернер Финк посмеялся над нашими проектами, его тут же отправили в концлагерь, хотя, возможно, это был не единственный его грешок. По чистой случайности его арестовали как раз накануне того дня, когда я собирался посетить его шоу, дабы доказать, что не держу на него зла.

Мы были осмотрительны даже в мелочах. Когда задумывался снос берлинской ратуши, мы с помощью статс– секретаря Карла Ханке организовали «письмо в редакцию» одной из берлинских газет, чтобы выяснить мнение читателей. Разразилась буря протестов, и я отложил снос ратуши. Мы хотели, насколько возможно, щадить чувства общества. Например, мы долго думали, что делать с очаровательным дворцом Монбижу, на месте которого планировался музей, и решили перенести его в парк Шарлоттенбургского дворца. По тем же соображениям пришлось сохранить радиобашню и Столп Победы, нарушавший стройную линию нашего проспекта. Гитлер признавал в нем памятник немецкой истории, но не достаточно величественный, и собирался увеличить его высоту. Он набросал эскиз, до сих пор сохранившийся, и издевался над скупостью Прусского государства, сэкономившего даже в том случае, когда речь шла об увековечивании его триумфа.

Я оценил общую стоимость реконструкции Берлина в четыре – шесть миллиардов рейхсмарок, что по нынешним ценам равняется шестнадцати – двадцати четырем миллиардам дойчмарок. Если разложить эти затраты на одиннадцать лет, то получилось бы около пятисот миллионов рейхсмарок в год. И это вовсе не было утопией, ибо составило бы лишь одну двадцать пятую часть общего объема всех расходов на строительство в Германии[53].

Для собственного успокоения я предложил еще одно сравнение, правда, весьма спорное. Я рассчитал, какой процент общего дохода от налогов государства исключительно бережливый прусский король Фридрих Вильгельм I, отец Фридриха Великого, потратил на берлинское строительство, и оказалось, что его расходы гораздо больше (в процентном соотношении) предполагаемых наших, составлявших всего 3 процента от общей суммы налогов Германии, равнявшейся пятнадцати миллиардам семистам миллионам рейхсмарок. Разумеется, проведенная мною параллель была, как я уже отметил, сомнительной, ибо налоги начала XVIII века не идут ни в какое сравнение с налогами середины века ХХ.

Профессор Хеттлаге, мой советник по бюджету, съязвил по поводу нашего подхода к решению финансовых вопросов: «Муниципалитет Берлина полагает, что расходы должны зависеть от доходов, а у нас все наоборот». По мнению Гитлера и по моему тоже, не следовало выделять необходимые ежегодно пятьсот миллионов марок одной бюджетной строкой: каждое министерство и каждое правительственное учреждение должно было оплатить свое новое здание из собственного бюджета. Например, управление железных дорог заплатило бы за модернизацию столичной железнодорожной сети, город Берлин – за улицы и метро, а частные предприятия оплатили бы свои проекты.

К 1938 году, к восторгу Гитлера, мы утрясли все эти вопросы, и он, довольный нашей хитростью, заметил: «Расходы, распределенные таким образом, не привлекут ничьего внимания. Нам придется финансировать лишь Большой дворец и Триумфальную арку. Призовем народ внести посильный вклад, и министр финансов пусть ежегодно выделяет в распоряжение вашего ведомства шестьдесят миллионов марок. А что мы не используем, то отложим на будущее». К 1941 году я накопил двести восемнадцать миллионов рейхсмарок, а в 1943 году эта сумма возросла до трехсот двадцати миллионов. Я согласился на предложение министра финансов ликвидировать этот счет, не ставя в известность Гитлера.

Министр финансов Шверин фон Крозигк, возмущенный растранжириванием общественных фондов, неоднократно выдвигал различные возражения. Дабы избавить меня от лишних волнений, Гитлер выдвинул следующие аргументы:

«Если бы министр финансов смог представить, каким источником доходов для государства станут мои сооружения через пятьдесят лет! Вспомните Людвига II![54] Все называли его сумасшедшим из-за расходов на строительство дворцов. А теперь? Большинство туристов приезжают в Верхнюю Баварию только ради того, чтобы их увидеть. Одни входные билеты давно возместили строительные расходы. Разве не так? Весь мир хлынет в Берлин. Достаточно объявить американцам, во сколько обойдется строительство Большого дворца. Можно и преувеличить немного, к примеру, сказать не миллиард, а полтора миллиарда. Да они из кожи вон вылезут, лишь бы увидеть самое дорогое здание в мире».

Каждый раз, изучая планы, он повторял: «Шпеер, мое единственное желание – дожить до завершения строительства. В 1950 году мы организуем всемирную выставку, а до тех пор пустующие здания послужат выставочными павильонами. Мы пригласим весь мир». Так Гитлер говорил, а об его истинных мыслях догадаться было трудно. Моя жена понимала, что в ближайшие одиннадцать лет, полностью занятый работой, я буду отлучен от семейной жизни, и в утешение я пообещал ей кругосветное путешествие в 1950 году.

Идея Гитлера переложить расходы на чужие плечи – и чем больше найдется этих плеч, тем лучше – сработала. Богатый, процветающий Берлин, неуклонно концентрировавший государственную власть, привлекал все больше правительственных чиновников. Промышленные концерны отреагировали расширением своих берлинских представительств. Поскольку до тех пор лишь Унтер-ден– Линден функционировала как «витрина Берлина», крупные фирмы, которым надоели транспортные пробки в старых престижных улочках, соблазнились новым широким проспектом отчасти и потому, что строительные площадки в еще неосвоенном районе были относительно дешевы. К началу работ я получил множество заявок на строительство, которое в противном случае было бы разбросано по всему городу. Так, например, вскоре после прихода Гитлера к власти в отдаленном районе появилось новое огромное здание рейхсбанка, для возведения которого пришлось снести несколько кварталов. Между прочим, как-то после обеда Гиммлер продемонстрировал фюреру план рейхсбанка, подчеркнув, что продольное и поперечное крыло образуют христианский крест, и это является очевидной попыткой католического архитектора Вольфа возвеличить христианство. Однако Гитлер достаточно разбирался в архитектуре, и измышления Гиммлера его только позабавили.