Филиппа - Бертрис Смолл

Филиппа не могла дышать. Сердце бешено билось. У него такие нежные руки! И грудь так томительно заныла!

Ее голова сама собой опустилась на его плечо. До этой минуты она не знала, что прикосновения могут быть столь волнующими…

— Ты не должен, — неубедительно запротестовала она. — Мы еще не женаты.

— Помолвка узаконивает наш союз, — простонал он.

— Королева говорит, что женщина должна быть целомудренной даже в брачной постели, — прошептала Филиппа.

— Пропади она пропадом! — рассердился он. — Это королева виновата в твоих увертках!

— Милорд! — потрясенно воскликнула Филиппа. — Королева — пример супружеского совершенства для всех женщин!

— Возможно, именно поэтому ей и не удалось родить сына, — усмехнулся он, потирая сосок ее груди. — Здоровые дети рождаются от страсти, а не от святости, Филиппа!

— Я не могу сосредоточиться, когда ты это делаешь! — взмолилась она.

— А тебе этого и не надо, малышка, — тихо засмеялся он, снова принимаясь целовать ее. — Ты должна обо всем забыть и отдаться восхитительным чувствам, бурлящим в крови.

Его горящие губы касались ее лба, щек и шеи… Но Филиппа откинула голову.

— О, милорд, сжальтесь, пощадите! Столь сладостный штурм лишает меня сил. Я ничего не понимаю, а в голове не осталось ни одной мысли…

Граф нежно улыбнулся:

— Хорошо, малышка, успокойся. Не стану тебя принуждать, хотя подозреваю, что под внешней невинностью в тебе кроется глубокий колодец головокружительной страсти, которую я буду счастлив разбудить.

Он разжал руки и выпрямился.

— Милорд, — недовольно процедила она, — подобные речи не пристали джентльмену. Моя госпожа королева в жизни не одобрила бы таких слов.

— Твоя госпожа королева — женщина хорошая и старалась быть доброй женой его величеству. Но она чопорная ханжа и ничего не может с этим поделать. Недаром выросла в Испании, где ее учили с честью исполнять свой долг и чтить заветы церкви. Прежде всего она испанская инфанта. И уж потом — королева английская. Поверь, меньше всего она мечтает об исполнении супружеских обязанностей. Долг и брачная постель — несовместимы.

Филиппа озадаченно смотрела на него.

— Мужчина хочет такую женщину, которая наслаждалась бы его ласками, — объяснил он. — Женщину, готовую разделить с ним страсть и блаженство, которое подарит ей мужчина. Да, я знаю, ты девственна, и это меня радует. Но время целомудрия прошло. В те короткие дни, что остались до нашей свадьбы, ты полностью отдашься моей воле, малышка.

И не пожалеешь. Это я тебе обещаю.

— Королева… — начала Филиппа, но он прижал к ее губам два пальца.

— Ты не королева, милая. А теперь я хочу, чтобы ты повторила: «Да, Криспин, я сделаю, как ты скажешь».

В его серых глазах плясало веселье.

— Но ты должен понять… — снова попыталась Филиппа, и пальцы опять повелительно прижались к ее губам.

— Да, Криспин, — подсказал он.

— Не смей говорить со мной, как с ребенком! — возмутилась она.

— Но ты и есть дитя во всем, что касается страсти! — уговаривал он. — И я — тот, кто научит тебя этому и сделает самой способной в мире ученицей, Филиппа. И вот твое первое задание — поцелуй меня и скажи: «Да, Криспин, я сделаю, как ты скажешь».

Глаза девушки мятежно сверкнули. Губы плотно сжались в прямую тонкую линию.

— Нет, Криспин, я этого не скажу! — объявила она, вскакивая. — И должна заметить, что ты — чванливая конская задница!

И, повернувшись, Филиппа помчалась к дому, забыв о том, что шнурки корсажа развеваются за спиной крошечными штандартами.

Граф Уиттон взорвался смехом. Ничего не скажешь, в ближайшие сто лет скука ему не грозит!

Назавтра Филиппа отпраздновала свой шестнадцатый день рождения. В Болтон-Хаус с утра пораньше приехала со своими пожитками и Бэнон, уволенная со службы у королевы. Ее голубые глаза блестели, и, судя по виду, она приобрела тот лоск, которого не было несколько месяцев назад. Первого марта ей исполнилось четырнадцать.

— Жаль, что не смогла быть здесь вчера, — вздохнула она, отшвыривая элегантные замшевые перчатки, — но камер-фрейлина сказала, что, поскольку я все равно появлюсь на твоей свадьбе, это значения не имеет. Старая корова! — И, обняв Филиппу, добавила: — Королева разрешила мне уехать сегодня утром, и, поверь, я убралась из дворца еще до первой мессы. Там творится такое! Все перебираются в Гринвич, и никому нет никакого покоя! Честно говоря, не пойму, что ты находишь в такой жизни! Вся эта суета и суматоха, не говоря уже о постоянных переездах! Ой, совсем забыла! С днем рождения тебя, сестричка!

Она расцеловала Филиппу и, отступив, вдруг нахмурилась:

— Ты очень бледна. Не заболела?

— Дядя Том утверждает, что я страдаю от приступа болезни, называемой невестиными страхами, — вздохнула Филиппа. — Я очень рада тебя видеть, Бэнон. Пойдем позавтракаем, прежде чем мои золовки спустятся в зал. У них рты не закрываются, и они так провинциальны! Милые дамы, но какое счастье, что живут довольно далеко от нас!

Она взяла Бэнон за руку, и сестры дружно пошли к столу. Слуги поспешили принести им завтрак и поставили кубки с утренним элем.

— О, наконец настоящая еда! — обрадовалась Бэнон. — Боюсь, то, что подают при дворе, почти несъедобно!

Она отломила кусок от горячего каравая, щедро намазала маслом и откусила. По лицу разлилось настоящее блаженство. С подбородка капало растопленное масло, но Бэнон ничего не замечала.

— Истинный рай, — пробормотала она.

— Ты когда-нибудь растолстеешь, — поддела Филиппа.

— А мне все равно! — отмахнулась Бэнон. — У меня будет Оттерли, мои дети и Роберт. Это все, что я хочу от жизни, сестричка. А Роберту тоже все равно. Он твердит, что чем меня больше, тем сильнее его любовь.

Филиппа покачала головой:

— Как это получается, что вы успели так освоиться друг с другом? Ты знаешь его чуть дольше, чем я — графа.

Филиппа, ты моя любимая сестра и без всяких уверений знаешь это. Но на тебя слишком повлияла королева. Не хочу сказать ничего неуважительного, но ты должна брать пример с мамы. Вот в ком кипит жизнь, и дьявол побери все остальное! Она не боится отдаться страсти. Она легла в постель Гленкирка после первой встречи и, как говорят, по доброй воле.

Бэнон окунула ложку в корку каравая, наполненную теплой сладкой овсянкой, и поднесла ко рту. В каше плавали кусочки яблок, корица и островки сливок.

— Откуда ты знаешь подобные веши? — удивилась Филиппа.

— Дядюшка сказал. Я жила в его доме с двенадцати лет и многое проведала. Кроме того, хотя мама и сопротивлялась отчиму, все же втайне желала его. А вот ты держишь Криспина на расстоянии, то ли из стыдливости, то ли из ханжества. Но результат тот же самый. Пойми, завтра ты выйдешь за него и должна будешь исполнить супружеский долг. Ты уже больше не сможешь ему отказать!