Тени тевтонов - Алексей Иванов

– Буду благодарен за помощь. – Клиховский прикоснулся к шляпе. – Если не ошибаюсь, Мариенбург взяли в самом начале февраля.

Политотдел занимал три большие комнаты, тесно заставленные столами и шкафами. Всюду сидели офицеры: писали, сверяли документы, говорили по телефонам. Плыл дым сигарет, секретарши стучали на машинках. Пакарклис отыскал дежурного с повязкой, и вскоре тот принёс большой и тонкий том-скоросшиватель. Пакарклис и Клиховский пристроились за столом в углу.

Клиховский раскрыл папку и принялся переворачивать затрёпанные листы «Красной звезды» – главной армейской газеты Советского Союза.

– Винцент, вы знаете слово «ZIF»? – спросил Пакарклис.

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Вчера мы обнаружили необычное подземелье. Ходами оно соединяется с кордегардией и кирхой. Судя по кирпичам стен и сводов, это семнадцатый век, время основных работ по возведению цитадели. Но архитектурно это типичная усыпальница из орденского замка. Что за странная причуда?

Клиховский распрямился, будто на пружине. Он сразу догадался, какое помещение отыскал литовец. Об этом помещении говорил доктор Хаберлянд.

– Вы наткнулись на склеп Пьера де ля Кава, коменданта крепости. В нём что-то было? Меня интересуют зелёные ящики с экспонатами музея Пиллау.

– Нет, нацисты там ничего не укрывали. Интересно другое, Винцент. Судя по всему, при модернизации цитадели уже в годы войны немцы включили эту старинную гробницу в систему современных коммуникаций. В полу склепа мы увидели большой люк. Трогать его не стали – вдруг заминирован? На нём было написано «ZIF-2». Что это может означать?

– Понятия не имею, Повилас. Здесь полным-полно таких секретов.

На развороте газеты Клиховский наконец увидел страшную фотографию Мариенбурга. Закопчённые стены и башни, все в дырах и выбоинах, словно скорчились от огня – так на средневековых кострах в корчах обугливались еретики. Газетный снимок беззвучно вопил. Уродливые очертания обгорелых руин, будто диаграммы излучений, запечатлели в себе всплески той ярости, с которой русские штурмовали древнюю твердыню. Верхний ярус Высокого замка был съеден обстрелом. От бургфрида остался обломанный клык. Вместо алтаря в соборе чернел огромный провал – разверстая полость грудной клетки.

– Бесстыжий ужас – как на пытке, – негромко сказал Клиховский.

– «В логове псов-рыцарей», – перевёл заголовок статьи Пакарклис.

Он читал, а Клиховский слушал. Мариенбург обороняли миномётчики, наземные части люфтваффе и пехотно-гренадерский батальон. Русские танки целый день лупили по замку из пушек, но не могли продолбить тевтонскую кладку. Тогда привезли батареи с бетонобойными снарядами. На вторые сутки замок пал. Корреспондент «Красной звезды» с искренним восторгом сообщил, что воины маршала Рокоссовского превзошли витязей Александра Невского: былинные витязи всего лишь утопили войско псов-рыцарей в Чудском озере, а солдаты маршала вонзили свой карающий меч прямо в тевтонское сердце фашизма. Что ж, победители опять подправляли историю.

Клиховский знал: битва на Чудском озере была одной из многих и многих стычек той эпохи и не решила никаких стратегических задач. Да и не тевтонцы нападали на Псков. Под тевтонским крестом шли рыцари-меченосцы из Риги и Дерпта, насильно включённые Папой Римским в состав Тевтонского ордена. Но это не важно. Тевтонцы были такими же, как тамплиеры или госпитальеры, не лучше и не хуже. Не лучше и не хуже них были поляки, литвины, русские, шведы и датчане. Все, кто сражался за шумящие пущи Прибалтики.

Однако тевтонцам не повезло. Именно их нацисты провозгласили своими предтечами. Безродные нацисты вызвали тени тевтонцев из небытия, желая врасти в глубину истории, желая стать венцом эволюции. Они рассчитывали переиграть судьбу Ордена заново. А получилось – повторить.

Это очень важная мысль – о повторении…

Разволновавшись, Клиховский стоял возле комендатуры и смотрел на канал Иннехафен. По каналу шёл русский эсминец – длинный, как штык-нож, с бронированной трёхъярусной надстройкой, с низкими скошенными трубами и орудийными башнями. Полузатопленные суда у берегов пролива будто бы угловато отшатывались от хищной надменности боевого корабля. Вдали над корпусами завода «Шихау» поднимался дым – там запускали котельную.

Винцент думал, что ему тоже угрожает повторение планид: если он не вернёт Лигуэт, с Берчиком, Людвичеком и Чарусем произойдёт то же самое, что случилось с ним и его братьями. Дьявол установил этот закон для рода Клиховских как некую точку симметрии. Но если повторяется наказание, то повторяется и преступление. Значит, он, Винцент, блуждает среди множества повторений, точно в лабиринте из зеркал. То, что сейчас свершается с ним, с Винцентом, однажды уже свершилось с его предком – шляхтичем Каетаном.

Вечернее солнце висело у горизонта, и бессолнечное небо над Пиллау подобно огромной линзе сфокусировало свой свет на Винценте.

Катакомбы Пиллау – это подземный Мариенбург. И там спрятан Лигуэт. Каетану путь в замок должен был указать рыцарь Хубберт Роттенбахский, но он изловчился покончить с собой, а Винценту путь в катакомбы должен был указать адъютант Гуго фон Дитц, и он тоже сумел добраться до яда.

Хубберт был другом магистра фон Эрлихсхаузена, а фон Дитц был первым помощником гауляйтера Коха. Значит, Эрих Кох – магистр!

Доктор Хаберлянд был подобен канонику Яну Длугошу! Длугош открыл Каетану доступ в Мариенбург, а потом сбежал. И доктор Хаберлянд привёл Винцента в Пиллау, а потом уехал в эвакуацию.

А суккуб… Его роль исполняет, конечно, Хельга Людерс. Каетан выкопал демона из могилы на кладбище Обезглавленных в Кёнигсберге, а Винцент вытащил Хельгу из-под обломков во время первой бомбардировки Пиллау. Суккуб – существо двойной природы: в рыцарском Мариенбурге он был сразу Сигельдом и Сигельдой. А Хельга, девочка, выдавала себя за мальчика.

И несчастным влюблённым, армариусом Рето фон Тиендорфом, сейчас был русский сержант Володя Нечаев.

Клиховский смотрел, как эсминец швартуется возле корабельной стенки верфи «Шихау». Перед комендатурой толпились офицеры, разговаривали и курили; водители дремали в «доджах» и «виллисах»; автомеханики возились с мотором грязной полуторки, задрав мятую крышку капота. Из распахнутых окон доносились телефонные звонки, голоса и треск пишущих машинок.

В обыденном и ничем не примечательном настоящем беззвучно, как вода, проступало прошлое. События не совпадали точь-в-точь; мерцающие времена отражали друг друга неявно и расплывчато, будто акварель сквозь акварель. И всё же созвучие времён не было самообманом. Да, пьесы оказались на разных языках, и актёры в них играли не те, и драматурги не ведали друг о друге, но символ, порождающий действие, всегда выстраивал свой неизменный родовой сюжет: если роза – то любовь, если крест – то распятие, если меч – то война.

Он, Винцент Клиховский, знал, как сложилась история Каетана. Выходит, он знал, как складывается его собственная история. И он должен отыскать в сюжете тот заколдованный поворот, который увёл его предка к поражению. И на этом повороте он, Винцент, должен пойти в правильную сторону.