Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд

— Нет.

— Он не хотел?

— Нет, он хотел.

— Тогда почему?

— Я не хотела.

— Ты шутишь. Ты же говорила, что хочешь пятерых-шестерых.

— По-моему, речь шла о четырех-пяти, — поправляет она, вновь пригубив вина. — Но я имела в виду детей Уолтера. Я хотела ему родить четверых или пятерых.

— Да, — говорит Майкл. — Должно быть, он переживал.

— Я никогда не говорила ему напрямую, почему не рожаю. Впрочем, он мог догадываться. И была еще одна причина. Эндрю был бы плохим отцом. Он этого не видел, но я-то видела. Он был таким придирчивым. Расти с таким отцом, как Эндрю, все равно что расти с отцом Эндрю. Он бы убил меня за такие слова, но это правда. Он считает, что совершенно не похож на своего отца.

— Да. Нам всем нравится думать, что мы не такие, как наши родители. Я должен поговорить с ним завтра. Если он будет в порядке. Господи, я надеюсь, что так и будет. Я надеюсь, что не опоздаю.

Наверное, ему хочется, чтобы она сказала, что тоже надеется на это, но она молчит, а он ее не торопит. Она сердита на Эндрю и догадывается, что Майкл это чувствует. Может быть, это та злость, которая не уходит с годами. Может, было бы лучше, если бы он не говорил ей этого. Нет, все верно. Он все сделал правильно.

Ей необходимо разозлиться на Эндрю, хотя бы попробовать постоять на глыбе льда с петлей на шее.

Он держит ее на коленях до тех пор, пока ночь не становится холодной и неуютной, пока не коченеют руки и ноги.

Потом она стелет ему постель на диване, и он соглашается с этим без лишних вопросов.

* * *

Час спустя он просовывает голову в открытую дверь ее спальни. Видит, что она оглянулась на него.

— Не могу заснуть, — говорит он, словно маленький мальчик, пытающийся забраться в родительскую кровать. — Можно, я просто зайду поболтать?

Он ложится рядом с ней, поверх одеяла и на почтительном расстоянии.

— Меня все-таки что-то беспокоит. Я не перестаю об этом думать. Помнишь, как мы уходили сегодня из больницы? Он все повторял, что хочет домой.

— Он напичкан лекарствами.

— Я знаю. Но меня мучает другое. Что-то в его интонации. И ты еще его успокаивала: «Очень скоро, дорогой, если ты постараешься поправиться», а он все повторял: «Нет, нет, ты не поняла. Я хочу поехать домой».

— Просто у него сейчас не слишком ясный ум. Она придвигается. Ей хочется быть ближе к нему, так ей уютнее.

Больше всего ей не хочется услышать то, что он готов сказать.

— Может быть, он не имел в виду дом, который здесь?

— Ты имеешь в виду Оушн-сити? — При этом она знает, что речь не об этом.

— Нет, не думаю.

Звонит телефон. Они оба вскакивают с постели с одинаковым предчувствием угрозы.

Она бросает взгляд на часы. Уже за полночь.

— Тебе когда-нибудь звонили так поздно?

— Нет, никогда.

Телефон продолжает надрываться.

Они стоят, молча уставившись на него, явно неспособные защититься от неизбежного.

Но телефон не замолкает.

Он ощущает чье-то присутствие рядом с его кроватью. Скорее всего, медсестра.

Уже поздно. Темно. Наверное, пересменка у персонала.

Он открывает глаза.

Он видит лишь очертания фигуры. Ему нужно время, чтобы глаза привыкли к свету.

Похоже, молодой мужчина. Не медсестра. «Стиб?»

— Попробуй угадать еще раз, дружище.

Голос ему знаком. Его глаза привыкают к свету, и черты лица человека проступают отчетливее. Густая щетина, ямочка на подбородке. И эти глаза.

— Я знал, что ты придешь сюда, — говорит Эндрю. И испытывает облегчение.

Теперь все. Он может отдохнуть.

— Сюда? Куда, дружище?

— Ты знаешь. Сюда.

— Эндрю, мы в Альбукерке.

— О нет. — Он чувствует в глазах что-то непривычное, что-то горячее, раздражающее его. Слезы. Когда он плакал в последний раз? Когда ему было двенадцать? Или еще меньше? Десять, наверное. В последний раз он плакал, когда отец назвал его младенцем и ударил по губам за то, что он плакал, но сейчас он никак не вспомнит, когда же это было. — Что я должен сделать, Уолтер? Я хочу домой. Как мне попасть туда?

Уолтер присаживается на край кровати. Его интонации становятся живее.

— Я рад, что ты задал мне этот вопрос, Эндрю. Ты уверен, что готов?

— Я уже давно готов.

— Тогда твой разум должен принять все.

— Что именно?

— Для начала все, что ты услышал от Стиба.

Эндрю откидывает голову на подушку и вздыхает.

— Я верю ему. Я вынужден верить. Разве у меня есть выбор? Другого объяснения и быть не может. Я это понял в тот самый момент, когда впервые увидел его глаза.

— Когда это было?

— Когда я был в его доме в ту ночь.

— А почему ты не посмотрел в его глаза, когда он впервые возник на пороге твоего дома? Она увидела. Она узнала.

Эндрю всхлипывает, вытирает щеки ладонями. Слезы текут все обильнее. Он уже не справляется с их потоком. Он вообще уже ничего не контролирует. Его жизнь вдруг становится гоночной машиной без тормозов. Хорошо это или плохо? Ему почти нравится такой стиль езды.

— Я не хотел верить в перевоплощение.

— И до сих пор не веришь, дружище, правда? Или скорей бы все закончилось. Почему ты не хочешь поверить? Что тебе мешает?

Он думает, что не станет отвечать. Или ответит, что не знает. Даже если бы он знал ответ, он бы все равно не открылся, потому что это не в его правилах. Но ответ выплескивается помимо его воли.

— Я не хочу опять проходить через все это. — Уолтер почесывает подбородок и слегка кивает головой. — Это самая жестокая шутка, Уолтер. Я устал. Я просто хочу отдохнуть. Можно ли мне где-нибудь отдохнуть?

— Конечно, дружище. Ты можешь перейти на мою сторону. Здесь ты можешь отдыхать веками. Бесконечно. Здесь столько времени, что ты себе даже не представляешь.

— Но ты ведь все равно вернулся. Не прошло и двадцати лет, как ты родился заново.

— Это был мой выбор, дружище. Я торопился. Мне хотелось успеть поймать тебя на выходе из этой жизни. Я знал, что сможешь поверить до конца только в этот момент. Когда ты так близок ко мне, что практически видишь меня. Я увяз, Эндрю. Мне нужен ты. Мне нужна твоя помощь. Я никак не могу избавиться от того, что произошло.