Во времена Саксонцев - Юзеф Игнаций Крашевский

чтобы быть любезным и вежливым, он сочувственно был насмешливым и злобным.

Об этом первом поражении под Ригой, которое было вестником целого ряда поражений для короля и Речи Посполитой, не по своей воле втянутой в войну со шведом, ни слова, ни малейшего напоминания не было.

Далеко за полночь, когда все товарищи, побуждаемые им к выпивке, уже сидели бессознательные, а некоторые из них обессиленные лежали на столах, Константини с помощью слуг проводил неожиданно пьяного короля до кровати[8].

Назавтра княгиня Цешинская с великой опаской ожидала короля, но ночь и застолье, казалось, делились друг от друга на два момента, которые друг с другом не имели никакой связи.

После безумия, усмирённого кровью, наступил дальнейший ход повседневной жизни.

По своей привычке, Август снова сдал всё на услуги помощников, а сам искал развлечения. По его мнению, в несчастье были виноваты люди, он сам совсем ни в чём себя не упрекал. Флеминг также возлагал вину на своих подчинённых, а король, который доверял ему и зависимо к нему привязался, принимал его сторону.

Этот саксонский отряд войск, на который в лагере так внезапно напал Карл XII, почти весь был уничтожен, а что хуже, восемьдесят дорогих пушек, часть которых была позаимствована у герцога Бранденбурского, попала в руки к шведам. Запасы пуль, пороха, амуниции, дорого оплаченные, попали в руки победителей.

Бранденбургский союзник, который обещал подкрепление, с той минуты отступил и не двинулся, оставляя царя Петра и Августа одних с датчанином в этой ловушке.

В Польше весть о поражении под Ригой вызвала страшные впечатления. Тут в свежей памяти ещё были шведские войны при Яне Казимире. Карл XII выступал как достойный последователь своего предшественника. Возбуждение умов во всей Речи Посполитой было великим и бременем пало на Августа. Скрытые его неприятели уже им воспользовались.

Назавтра княгиня Цешинская долго напрасно ожидала короля. Он на минуту показался на пороге и холодно, хотя с заискивающей любезностью просил её, чтобы вернулась в Варшаву, сам обещая там быть.

Она не смела ему противоречить, но в этот день в стеклянном взгляде, брошенном на неё, княгиня вычитала как бы приговор. Уставшему нужны были более сильные впечатления, чем те, какие после нескольких лет совместной жизни княгиня могла с собой ему принести.

Константини это как нельзя лучше понимал.

Витке и он сидели в этот вечер вместе.

– Всё это изменится, – говорил итальянец, – мы ещё достаточно сильные, чтобы исправить вялость Флеминга и отомстить шведам, но королю нужны более сильные развлечения, чего-то новое, не эту княгину которая ему надоела.

Витке возмутился.

– Что вы говорите, – воскликнул он, – всё-таки теперь она, дав ему сына, несомненно, дороже королю, чем была.

Итальянец начал смеяться.

– Ты его хорошо знаешь, – начал он насмешливо. – И чем же помог Мауриций Кёнигсмарк? Именно теперь он уже достаточно имеет и Цешинской. Чего она может ещё требовать? Имеет княжество Цешинское, равного которому ни одна не получала, кроме него Хоиерсверде, и столько имений на Лужицах!! Есть с чего в Дрездене жить на королевской стопе.

– Потому что также она к ней привыкла, – отозвался Витке.

– Сомневаюсь, чтобы король когда-нибудь у неё это отобрал, – прибавил Константини, – а больше желать, пожалуй, не может.

– Как это, отобрал! – крикнул купец. – Разве это возможная вещь…

А Константини, взявшись за бока и подойдя к Витке, поцеловал его в голову.

– Кто даёт, тот имеет, я надеюсь, право отобрать… Я ни за что не ручаюсь. А ты, приятель прекрасной Уршулы, смотри лучше и думай, не найдёшь ли ему другой красивой девушки где-нибудь. Если бы нашёл, я бы разделил с тобой награду.

Витке аж попятился.

– Я для этого не пригожусь, – сказал он. – Даже если бы мне сам господин приказал, к продаже людьми не имею ни таланта, ни охоты.

– Что ты думаешь? – прервал, хмурясь, Константини. – Наша служба не знает границ. Когда нужно убить, мы должны сбиров насадить, когда захочется свежего куска, наша обязанность им обеспечить. Иначе, что из тебя за слуга?

Витке не отвечал ничего, отступил немного к дверям. Константини был целиком занят той мыслью, что Августу нужно было сильное отвлечение, а того ему никто не мог дать, кроме женщины.

– Видишь, – сказал он Витке, – когда кости у кого ломит, доктор приставляет пластырь из испанских мух, пока не будет нарывать. Девушка будет ему тем пластырем, иное ничуть не поможет, даже победа над тем проклятым шведом!

Через несколько дней потом король уже пребывал в Варшаве, когда совсем неожиданно объявили ему прибытие Авроры с соболезнованием.

Кёнигсмарк почти всегда возила с собой Спиглову поэтому, кроме княгини Цешинской, с соболезнованиями представились две утешительницы.

Август почти всех их всегда принимал с большой галантностью, любезностью, почти кокетством, одаривал иногда, приглашал на ужин, посещал, но ни одна из тех Ариадн, однажды оставленных, заново себе сердца, а скорее чувства, добыть не могла. Новинка, даже наименее заманчивая, больше к себе притягивала.

Он принял, однако, прибывшую Аврору очень любезно, поехал к ней и просидел довольно долго. Кёнигсмарк пробовала его утешать, с первым, однако, словом брови его стянулись и он порывисто повернул разговор на другой предмет.

Был это его обычный способ избегать болезненных впечатлений. Вместо того, чтобы искать против них помощи, Август их игнорировал. Как тот страус, прячущих голову перед надвигающейся опасностью, ни думать о ней, ни говорить не хотел. Провидение и люди имели обязанность избавить его от всяких напастей судьбы.

Вместо того, чтобы говорить о шведе и о войне с ним, он сначала развлекался с Авророй рассказом о польских дамах, о деревенский нарядах и обычаях, о слухах с варшавской брусчатки и собственной грязи, потому что значительнейшая часть города была не замощена.

Только после довольно долгого общения с всегда прекрасной шведкой, вставая со стула, он сказал в шутку.

– Кто знает? Может, вы мне ещё можете пригодиться, Каролик – ваш король, вы шведка. Он юн, а вы имеете силу очаровывать и разум. Кто знает? – повторил он. – Можете быть посредницей между вашим королём и приятелем.

Аврора сжала ручки.

– Я жизнь за вас и для вас готова отдать, – сказала она, – приказывайте.

– О! Сегодня ещё нечего для вас делать, – сказал король, – я предпочёл бы побить его и унизить, нечего с ним договариваться, но…

Не кончая, он пожал плечами.

Аврора, которой это упоминание о посредничестве с Карлом XII было чрезвычайно желанным и многообещающим в будущем, рассталась с Августом, полная надежд и грёз. Ей, может, казалось, что восстановит у него прежнее расположение и милость.

Об этом тут же разошлась